— Они суют свои хоботки туда, куда никто другой и на километр не подойдет, — ответил Ленни и тут же густо покраснел. — Извини, я не хотел быть таким грубым.
Дженнифер опустила голову, чтобы он не видел ее улыбки. На Уолл-стрит все ругались, как сапожники, — эвфемизмы здесь были не в ходу.
— Мне нужно выяснить о них вот что: кидают ли они своих партнеров так же, как инвесторов.
— Я не знаю, — серьезно сказал Ленни. — Но это несложно выяснить. Позвони мне во вторник, к тому времени я буду знать. А ты почему спрашиваешь? Думаешь, у них есть какое-то влияние в «ДРУ Интернэшнл»?
— Да нет, это на всякий случай. Признаться, у меня еще нет даже приблизительного плана действий. Я просто выясняю все возможности.
— Хотел бы я, чтобы ты просто вышла отсюда и забыла обо всем.
Дженнифер тяжело вздохнула:
— Том обещал, что он надавит на Макбейна.
— Я бы на твоем месте не верил ни одному слову Тома, — мрачно ответил Ленни. — И аннулировал бы доверенность. Учти: если он начнет подбираться к твоим ценным бумагам, я ему дам по рукам. Заранее предупреждаю.
— Послушай, если он не хочет на мне жениться, это еще не значит, что он вор и собирается намеренно мне вредить! И Дональд никогда меня не обманывал…
Ленни мрачно смотрел в пол, и Дженни нахмурилась.
— Так или иначе, я скоро выйду отсюда. Но я не должна допустить, чтобы другие женщины пострадали из-за спекуляций «ДРУ Интернэшнл». Большинство из тех, с кем я здесь познакомилась, — не преступницы. Они сами жертвы.
Время свидания подошло к концу, но Ленни не уходил.
— Послушай, а почему ты не открываешь коробку, которую я тебе принес? Разве тебе не интересно, что там?
— Еще как интересно, — улыбнулась Дженни. — Я же обычная женщина из мяса и костей. Я всегда любила подарки, а здесь они для нас как манна небесная.
— Все было так красиво упаковано, — вздохнул Ленни. — Но они ее открыли. Теперь стало, конечно, хуже.
Он показал девушке большой красный бант; под ленту была засунута газета «Уолл-стрит джорнел». Было очень красиво: черно-белые страницы и красная лента.
— Не расстраивайся: не поваляешь — не поешь, — успокоила его Дженнифер. — А за газету спасибо — здесь совершенно нечего читать. — Она заглянула в коробку. — О боже! Замечательное мыло! «Флорис»! Как ты догадался, что это мое любимое?
Ленни пожал плечами и покраснел. Но Дженни не заметила его смущения: она наслаждалась разглядыванием подарков. Зубная паста, дезодорант, чипсы, луковая приправа, печенье и целая коробка роскошного шоколада «Ришар». Правда, все упаковки были разорваны, и содержимое частично высыпалось.
— Мне очень жаль, — сказал Ленни, — но они зачем-то все распечатали.
— Искали контрабанду, — равнодушно ответила Дженни и пожала плечами. — Слава богу, хоть не съели. Наша семья будет в восторге.
— Я буду приносить их каждую неделю, если они тебе так нравятся, — предложил Ленни.
Дженни удивленно взглянула на него. Разве мужчины бывают такими милыми и заботливыми? Ну, наверное, бывают. Те, с которыми скучно. Она с интересом взглянула на Бенсона. Этот человек, который приходил к ней и занимался проблемой «ДРУ Интернэшнл», был вовсе не скучным. Он был совсем не похож на того скованного, молчаливого парня, который работал в «Хад-сон, Ван Шаанк и Майклс». Сколько в жизни интересного! Никогда нельзя судить по внешности. Может быть, все мужчины не такие; какими кажутся?..
— Как ты назвал Тома?
— Тома? Желтым скунсом. И он такой и есть.
— Да.
«Может быть, не все мужчины желтые скунсы?» — думала Дженнифер, глядя на Ленни.
— Что с тобой? — спросил он. — Ты стала такая тихая.
— Ничего, — ответила девушка. — Все хорошо.
И она снова опустила руку в драгоценную коробку с подарками.
28
ГВЕН ХАРДИНГ
Звонок переговорного устройства вывел Гвен из задумчивости.
— Миссис Хардинг, комиссия уже собралась. Ждут только вас, — прозвучал из динамика голос мисс Ринглинг.
— Спасибо. Я сейчас выйду.
Сегодня был судный день для Шер Макиннери. Гвен могла сказать об этой женщине только хорошее. Какое счастье, что хоть кто-то выйдет из Дженнингс до того, как здесь начнется этот ужас! Гвен оставалось надеяться, что Макиннери не будет вести себя, как в прошлый раз, и не упустит возможности выйти на свободу. К сожалению, иногда такое случалось. Страх перед большим миром за стенами тюрьмы и раздражение, которое вызывали чопорные самодовольные члены комиссии, заставляли женщин делать глупости. Они вели себя вызывающе или нарушали правила и снова оставались в тюрьме. Но Шер Макиннери была не из «профессиональных» заключенных. Она отличалась разумным поведением, особенно после того, как Мовита приняла ее в свою семью. Подумав об этом, Гвен вздохнула. В пеницитарной системе существовало много правил, придуманных мужчинами для мужчин, которые не годились и были даже вредны для женщин. Одно из самых неприятных требований заключалось в том, что досрочно освобожденные не имели права общаться с заключенными. Для мужчин это имело смысл, так как многие молодые люди, впервые попавшие в тюрьму, перенимали криминальные приемы у опытных мошенников и воров, которые втягивали их после освобождения в свои преступные сообщества. Но женщины — особенно приговоренные к долгим срокам — серьезно привязывались к подругам по заключению и потом могли бы поддерживать друг друга на свободе. Запрещать им вступать в контакт с другими членами их семьи было не только излишней жестокостью, но и приводило к обратным результатам.
Отрывать Шер от ее сестер по несчастью было жестоко и несправедливо. Ведь когда Шер выйдет отсюда, ей нельзя будет общаться с Мовитой, Терезой или Зуки, не только пока они сидят в тюрьме, но и потом, когда кто-то из них окажется на свободе.
Отбросив бесполезные сетования, Гвен достала досье Макиннери и вышла из кабинета. Она улыбнулась сидящей за своим столом Мовите.
— Перемены полезны для всех, Мовита, — сказала она и пошла исполнять свою роль мамы, учительницы и медсестры — может быть, в последний раз в своей жизни.
После заседания Гвен постаралась сохранить непроницаемое выражение лица, чтобы Мовита не смогла догадаться о принятом решении. Она знала, что женщины очень близки, но комиссия должна была сама объявить результат. Не годится о таком серьезном деле, как досрочное освобождение, узнавать из сплетен и слухов.
Хардинг снова так глубоко погрузилась в свои мысли, что чуть не подпрыгнула на стуле, услышав звонок переговорного устройства.
— Да?
— К вам пришли из «ДРУ Интернэшнл».
Голос Мовиты был каким-то неживым. Что это? Искажения динамика или реакция на посетителей? Гвен знала, что Мовита далеко не глупа и должна была давно почувствовать, что в воздухе пахнет переменами. Кроме того, в тот вечер, о котором Гвен всегда вспоминала с ужасом, она могла сама рассказать Мовите что-нибудь лишнее, хотя и не помнила об этом. Но о событиях того вечера они с Мовитой ни разу не говорили.
Хардинг нажала кнопку переговорного устройства.
— Когда они войдут, сразу пригласи их ко мне, Мовита.
— Хорошо, миссис Хардинг, — был ответ. «Больше всего я буду скучать по Мовите Уотсон», — подумала Гвен, тяжело опираясь о край стола и отодвигая стул. Она встала и подошла к маленькому зеркалу. Легкие, почти незаметные следы ушиба еще оставались у нее на лбу. Гвен припудрила синяк и подмазала губы, затем принялась мерить шагами маленький кабинет в ожидании посетителей.
Сколько же она еще здесь продержится? Когда ее уволят? Может быть, уже сегодня? Гвен остановилась и выглянула в окно. Все три окна ее кабинета выходили в тюремный двор. Может, там уже стоит пикап, который увезет ее отсюда навсегда, чтобы освободить место для ее преемницы?
После того как штат принял решение, люди из «ДРУ Интернэшнл» суетились здесь, как муравьи. В тюрьме не осталось ни одного угла, который они бы не облазили. Не могло быть сомнений в том, что грядут перемены и преобразования наверняка начнутся со смены начальника тюрьмы.