— Ох уж эти несносные газеты. Своим враньем о том, что ты на грани смерти, они меня до бешенства довели. Я звонила два раза, но меня не соединяли и даже не сказали, в каком ты состоянии. — Она держала меня за обе руки. Ник, я так рада, что все это оказалось ерундой, пусть даже нам придется ужинать сегодня чем бог послал. Я вас, естественно, не ждала, но… А ты бледный. Тебя на самом деле ранили?
— Не совсем, — сказал я. — Пуля меня слегка царапнула.
— И несмотря на это, ты пришел на ужин! Это очень похвально, но, боюсь, глупо. — Мими повернулась к Норе. — Вы уверены, что разумно было позволять ему…
— Не уверена, — сказала Нора, — но он сам захотел пойти.
— Мужчины все такие идиоты, — заметила Мими. Она обняла меня одной рукой. — Они или из мухи слона делают, или пренебрегают такими вещами… Ну вот, проходите! Разреши, я помогу тебе.
— Все не так уж и плохо, — заверил я, но Мими настояла на том, чтобы проводить меня до кресла и обложить полудюжиной подушек.
Вошел Йоргенсен, пожал мне руку и сказал, что рад видеть меня более живым, чем о том писали газеты. Он поцеловал руку Норе.
— Если вы позволите, то через минуту я приготовлю коктейль. — Он вышел.
— Я не знаю, где Дори, — сказала Мими. — Наверное, тоску где-нибудь разгоняет. У вас ведь нет детей?
— Нет, — сказала Нора.
— По ним сильно скучаешь, хотя иногда они и доставляют большие неприятности, — вздохнула Мими. — Наверное, я недостаточно строга. Когда мне приходится ругать Дори, она, похоже, считает меня совершенным чудовищем. — Ее лицо просветлело. — А вот еще один мой малыш. Гилберт, ты помнишь мистера Чарлза? Это мистер Чарлз.
Гилберт Вайнент был на два года младше сестры, неуклюжий, бледный, светловолосый парень с маленьким подбородком под не очень выразительным ртом. Огромные, замечательно ясные голубые глаза и длинные ресницы придавали его облику что-то женственное. Я надеялся, что он перестал, как в детстве, хныкать из-за любого пустяка.
Йоргенсен принес коктейли, и Мими потребовала, чтобы я рассказал, как в меня стреляли. Я рассказал об этом происшествии как о чем-то совершенно незначительном.
— Но почему он к тебе явился? — спросила Мими.
— Бог его знает. Я не знаю. Полиция тоже не знает.
— Я где-то читал, — сказал Гилберт, — что если закоренелому преступнику вменяют в вину то, чего он не совершал, то он принимает это гораздо ближе к сердцу, чем обычный человек. Как вы думаете, мистер Чарлз, это правда?
— Вполне возможно.
— За исключением тех случаев, — добавил Гилберт, — если это какое-нибудь крупное дело, ну, знаете, такое, какое он хотел бы совершить.
Я опять сказал, что это вполне возможно.
— Ник, — сказала Мими, — если Гил порет чушь, ты с ним не деликатничай. У него вся голова книгами забита. Дорогой, сделай нам еще по коктейлю.
Гилберт вышел, чтобы взять шейкер. Нора с Йоргенсеном в углу перебирали пластинки для проигрывателя.
— Сегодня я получил телеграмму от Вайнента, — сказал я.
Мими настороженно обвела взглядом комнату, подалась вперед и произнесла почти что шепотом:
— Что он сообщил?
— Хочет, чтобы я разыскал убийцу. Телеграмма послана сегодня днем из Филадельфии.
Мими тяжело дышала.
— Ты хочешь этим заняться?
Я пожал плечами.
— Этим делом занимается полиция.
Гилберт вернулся с шейкером. Йоргенсен и Нора поставили на проигрыватель фугу Баха. Мими залпом выпила коктейль и попросила Гилберта налить ей еще.
Гилберт заговорил:
— Я хотел вас спросить: можете вы узнать наркомана по внешнему виду? — Его била дрожь.
— С трудом. А что?
— Просто я хотел узнать. Даже если это хронический наркоман?
Чем дольше они употребляют, тем больше шансов заметить, что что-то не в порядке, но не всегда можно с уверенностью сказать, что это наркотик.
— И еще, — сказал Гилберт. — Гросс сказал, что если тебя пырнули ножом, то во время удара чувствуешь только толчок, а болеть рана начинает только потом. Это так?
— Да, если пырнули не очень сильно и достаточно острым ножом. То же самое и с пулей: сначала чувствуешь только удар, а если пуля небольшого калибра и в стальной оболочке, то он даже не сильный. Остальное начинается, когда в рану проникает воздух.
Мими выпила третий бокал и сказала:
— По-моему, вы оба отвратительны до неприличия, особенно после того, что случилось сегодня с Ником. Гил, попробуй разыскать Дори. Ты должен знать кого-нибудь из ее друзей. Позвони им. Она, наверное, скоро появится, но я беспокоюсь.
— Она у нас, — сказал я.
— У вас? — Удивление Мими не могло быть наигранным.
— Она пришла к нам сегодня днем и спросила, нельзя ли ей остаться у нас на время.
Мими терпеливо улыбнулась.
— Ох уж эта молодежь! — Она перестала улыбаться. — На время?
Я кивнул.
Гилберт, похоже, улучал момент, чтобы задать мне очередной вопрос, поэтому не выказывал к нашей беседе ни малейшего интереса.
Мими снова улыбнулась.
— Конечно, неприятно, что она доставила вам столько хлопот, но это такое облегчение — узнать, что она у вас, а не бог знает где. Когда вы вернетесь, она уже перестанет дуться. Отправьте ее домой, хорошо? — Она налила мне коктейль. — Вы очень добры к ней.
Я промолчал.
— Мистер Чарлз, — начал Гилберт, — а преступники, я имею в виду профессиональных преступников, обычно…
— Не перебивай, Гил, — сказала Мими. — Ведь вы пошлете ее домой? — Мими была сама любезность, но уж очень она походила на королеву Франции, про которую упоминала Дороти.
— Она может остаться, если захочет. Норе она нравится.
Мими погрозила мне пальцем.
— Но я не позволю тебе ее похитить. Она, наверное, наболтала про меня кучу всякой ерунды. Нет, Ник, надо отправить ее домой.
Я допил свой коктейль.
— Ну так как? — спросила Мими.
— Мими, если она захочет, то сможет остаться с нами. Нам нравится, когда она бывает у нас.
— Это глупо. Ее место здесь, дома. Я хочу чтобы она была здесь. — Голос Мими зазвучал довольно резко. — Она всего лишь ребенок. Нельзя потакать ее дурацким выходкам.
— Я не потакаю. Если она захочет остаться, то останется.
В голубых глазах Мими промелькнул гнев.
— Она — моя дочь, и она еще маленькая. Вы очень добры к ней, но есть разница — быть добрыми к ней и быть добрыми ко мне; я такого не допущу. Если ты не отправишь ее домой, то я сама ее приведу. Скорее всего, это будет неприятно, но… — Мими подалась вперед и сказала, умышленно отчеканивая каждое слово: — Она будет дома.
— Мими, — сказал я, — не стоит тебе затевать со мной драку.
Она посмотрела на меня так, как будто собиралась сказать: «Я люблю тебя», но вместо этого спросила:
— Это что, угроза?
— Ну ладно, — сказал я, — можешь арестовать меня за похищение детей, за подстрекательство малолетних к правонарушениям или еще за какое-нибудь тяжкое преступление.
Вдруг Мими проговорила грубым взбешенным голосом:
— Кстати, скажи своей жене, чтобы она перестала лапать моего мужа.
Нора, рассматривавшая вместе с Йоргенсеном пластинки, положила руку ему на рукав. Оба они обернулись и удивленно посмотрели на Мими.
— Нора, — сказал я, — миссис Йоргенсен требует, чтобы ты держалась подальше от мистера Йоргенсена.
— Прошу прощения, — Нора улыбнулась Мими, потом посмотрела на меня, придала лицу притворное выражение сочувствия и голосом школьницы, декламирующей пьесу, произнесла нараспев:
— О, Ник, ты такой бледный. Я вижу, ты перенапрягся и тебе снова станет хуже. Мне очень жаль, миссис Йоргенсен, но мне кажется, что я должна отвезти его домой и уложить в постель. Ведь вы нас простите, правда?
Мими сказала, что простит. Все были воплощением любезности. Мы спустились вниз и взяли такси.
— Ну вот, — сказала Нора, — из-за своего длинного языка ты остался без ужина. Что ты теперь собираешься делать? Поехать домой и поужинать вместе с Дороти?