— А не мог подстрелить этого Барло кто-нибудь, кто допустил ту же ошибку, что и полиция Аллентауна?
— Вы хотите сказать, что его могли принять за Вайнента? Думаю, такое могло случиться, но только что дает такая версия?
Я сказал, что не знаю.
— Маколей рассказал вам про письмо от Вайнента?
— О чем это письмо? Он не рассказывал.
Я рассказал Гилду содержание письма. Рассказал все, что узнал о Келтермэне.
— Ого, это интересно, — сказал Гилд.
Я рассказал про письмо Вайнента сестре.
— Что-то многим он пишет, а? — заметил Гилд.
— Я уже думал об этом. — Я рассказал, что приметы Сиднея Келтермэна с некоторыми незначительными изменениями подошли бы Кристиану Йоргенсену.
— Послушать такого человека, как вы, очень полезно, — сказал Гилд. — Не разрешайте мне прерывать вас.
Я сказал, что это, собственно, и все новости.
Гилд откинулся на спинку кресла и вперил бледные серые глаза в потолок.
— В этой связи следует кое-что предпринять, — сказал он спустя некоторое время.
— В этого парня в Аллентауне стреляли из 32-го калибра? — спросил я.
Гилд мгновение смотрел на меня с удивлением, потом затряс головой.
— Из 44-го. У вас есть какие-нибудь предположения?
— Нет. Просто так: прокручиваю в уме детали.
— Я понимаю, в чем тут дело, — сказал Гилд и откинулся назад, чтобы снова уставиться в потолок. Когда он заговорил, было похоже, что он придумал что-то еще. — Алиби Маколея, которым вы интересовались, в порядке. В тот день он опоздал на встречу, и мы точно знаем, что с трех часов пяти минут до трех двадцати, то есть в тот промежуток, который принимается в расчет, он находился в конторе парня по фамилии Херманн, на Пятьдесят седьмой улице.
— А почему именно три часа пять минут?
— А, ну да, вы же еще не знаете. Так вот, мы разыскали одного малого по фамилии Кэресс — он держит заведение по краске и чистке одежды на Первой авеню, — он в пять минут четвертого звонил Вулф и спрашивал, нет ли для него какой-нибудь работы; она ответила, что скоро, наверное, уедет. Так что остается небольшой промежуток времени от трех пяти до трех двадцати. Вы на самом деле не подозреваете Маколея?
— Я подозреваю всех, — сказал я. — Вы где были между тремя пятью и тремя двадцатью?
Гилд рассмеялся.
— Фактически, — сказал он, — я, наверное, единственный, у кого нет алиби. Я был в кино.
— А у остальных алиби есть?
Гилд кивнул.
— Йоргенсен вышел из своего жилища вместе с миссис Йоргенсен — было это примерно без пяти три — и прокрался на Западную Семьдесят третью улицу, на свидание с девушкой по имени Ольга Фентон; с ней он был до пяти, про что его жене мы обещали не говорить. Что делала миссис Йоргенсен, мы знаем. Когда она уходила, ее дочка одевалась, а через четверть часа взяла такси и направилась прямиком в магазин Бергдорфа-Гудмэна. Сын весь день просидел в Публичной библиотеке; господи, ну и странные же книги он читает. Морелли находился в одном заведении в районе Сороковых улиц. — Он засмеялся. — А вы где были?
— Свое алиби я сохраню в секрете до тех пор, пока оно на самом деле потребуется. Ни одно алиби из тех, что вы привели, не выглядит железным; ну, да абсолютное алиби — редкость. А Нанхейм?
Гилд удивился.
— А с чего это вы о нем вспомнили?
— Я слышал, что он томился По одной девице.
— Где это вы слышали?
— Слышал.
Гилд нахмурился.
— Вы уверены, что данные достоверные?
— Да.
— Ладно, — медленно произнес он, — Нанхейм — парень, которого можно проверить. Но, послушайте, почему все эти люди вас так заботят? Разве вы не считаете, что убил Вайнент?
Я предложил Гилду то же пари, что предлагал Стадси:
— Можно ставить двадцать пять к пятидесяти, что это не он.
После этих слов Гилд долго молча хмурился, потом пробормотал:
— Как бы там ни было, но это мысль. И кто же ваш кандидат?
— До этого пока не дошло. Я только говорю, что против Вайнента ничего нет.
— Но утверждаете это один к двум. Почему это против него ничего нет?
— Если хотите, назовите это предчувствием, — сказал я, — но…
—. Не хочу я это никак называть, пробурчал Гилд. — Я считаю, что вы хороший детектив. И хочу послушать, что вы скажете.
— У меня есть, главным образом, вопросы. Например, сколько времени прошло с того момента, когда лифтер высадил миссис Йоргенсен на этаже Вулф, до того момента, как она ему позвонила и сказала, что слышит стоны?
Гилд скривил губы и разжал их, чтобы произнести:
— Вы думаете, она могла?.. — Конец фразы повис в воздухе.
— Думаю, могла. Я хотел бы знать, где был Нанхейм. Я хотел бы знать ответы на вопросы, которые содержатся в письме Вайнента. Я хотел бы знать, куда делась разница в четыре тысячи долларов между той суммой, что Маколей передал девице, и той, которую она, как выяснилось, передала Вайненту, когда тот пришел за деньгами. Я хотел бы знать, откуда взялось у Вулф обручальное кольцо.
— Мы делаем все возможное, — сказал Гилд. — Мы… Только тогда непонятно: если Вайнент этого не делал, почему он не пришел к нам и не ответил на наши вопросы?
— Одна из возможных причин: миссис Йоргенсен очень хочет опять упрятать его в психушку. — В голову мне пришло кое-что еще. — Герберт Маколей работает на Вайнента. Когда там, в Аллентауне, вы решили, что тот человек не Вайнент, вы основывались только на свидетельстве Маколея?
— Нет. Тот человек был моложе Вайнента, седины у него было совсем мало, он не крашеный и не похож на фотографию, которая у нас была. — Гилд говорил уверенно. — У вас есть какие-нибудь планы на ближайшее время?
— Нет.
— Отлично. Он встал. — Я попрошу ребят поработать над теми вопросами, которые мы обсудили, а потом, может быть, нанесем несколько визитов?
— Идет, — согласился я.
Гилд вышел из кабинета.
В корзине для бумаг валялся номер «Таймс». Я вытащил его и развернул на странице с объявлениями. Было там и объявление Маколея: «Абнер. Да. Крольчонок».
Когда Гилд вернулся, я спросил:
— Как насчет помощи в этом деле со стороны тех, кто работал у Вайнента в мастерской? Их разыскали?
— Ага, но они ничего не знают. В конце той недели, когда Вайнент уехал, он их уволил — их было двое, с тех пор они его не видели.
— А чем они занимались, когда мастерская была открыта?
— Чем-то вроде покраски или что-то типа озеленения. Точно не знаю. Если хотите, можно выяснить.
— Думаю, это имеет значение. Мастерская большая?
— Да. И выглядит хорошо оборудованной, насколько я могу судить. Думаете, там можно обнаружить какие-нибудь зацепки?
— Всякое может быть.
— Ага. Ну ладно, давайте двинемся.
16
— Во-первых, — сказал Гилд, когда мы покинули его кабинет, — пойдем повидаем мистера Нанхейма. Он должен быть дома: я велел ему сидеть в квартире до тех пор, пока не позвоню.
Квартира мистера Нанхейма находилась на четвертом этаже темного, сырого, вонючего дома, в котором было шумно из-за надземной железной дороги на Шестой авеню. Гилд постучал в дверь.
Внутри послышались звуки торопливых шагов, чей-то голос спросил:
— Кто там? — Голос был мужской, гнусавый, немного раздраженный.
— Джон, — произнес Гилд.
Дверь поспешно открыл маленький бледный мужчина тридцати пяти — тридцати шести лет, одежда которого состояла из нижней рубашки, голубых кальсон и черных шелковых носков.
— Я не ждал вас, лейтенант, — захныкал он. — Вы сказали, что позвоните. — Мужчина выглядел испуганным. У него были темные глаза, маленькие и близко посаженные; рот широкий, тонкий, приоткрытый; нос до странности подвижный, длинный, обвисший, очевидно, бескостный.
Гилд тронул меня за локоть, мы вошли. Через открытую дверь слева была видна незаправленная постель. Комната, в которую мы вступили, оказалась гостиной, грязной, запущенной, с разбросанными повсюду газетами, одеждой и грязными тарелками на столе. Справа, в нише, — раковина и кухонная плита. Между ними стояла женщина с шипящей сковородкой в руке. Полная, ширококостная, рыжеволосая женщина лет двадцати восьми, красивая какой-то животной, грубой красотой. На ней было измятое розовое кимоно и поношенные розовые шлепанцы с бантами. Женщина молча таращилась на нас.