Гилберт закусил нижнюю губу, наморщил лоб и сказал решительно:
— Трудно сказать что-нибудь определенное. Мама иногда может что-то скрывать, но вот выдумывать она не способна. Интересная вещь — вы, наверное, замечали — люди, которые часто врут, обычно делают это довольно неуклюже, и их самих легко обмануть. Казалось бы, они должны относиться ко всему недоверчиво, а получается, что они готовы поверить чему угодно. Вы, наверное, такое замечали, да?
— Да.
— Я вот что хотел вам сказать, — продолжал Гилберт. — Крис сегодня дома не ночевал. Поэтому-то мама и волнуется сверх меры; а утром на имя Йоргенсена пришло письмо, я подумал, что там может быть что-нибудь важное, поэтому вскрыл его над паром. — Он достал письмо из кармана и протянул мне. — Вы его лучше прочтите сами, а потом я его запечатаю и суну завтра в почту, хотя я и не думаю, что Йоргенсен вернется.
— Почему? — спросил я.
— Ну, потому, что на самом деле это Келтермэн…
— По этому поводу ты ничего ему не говорил?
— У меня не было такой возможности. С тех пор как мы с вами разговаривали, я с ним не виделся.
Я повертел письмо в руке. На штемпеле значилось: Бостон, Массачусетс, 27 декабря 1932. М-ру Кристиану Йоргенсену, «Кортленд», Нью-Йорк, Н. Й. — было написано женским почерком, смахивающим на детский.
— Что же тебя надоумило его вскрыть? — спросил я, вынимая письмо из конверта.
— В интуицию я не верю, — сказал Гилберт, — но бывает иногда что-то такое, что на тебя действует: запахи, звуки, может быть, какой-то особый почерк, что-то такое, чего нельзя понять, а может, даже и осознать. Я не знаю, что случилось, просто я почувствовал, что в этом письме может быть что-то важное.
— И часто ваша корреспонденция вызывает у тебя такие чувства?
Гилберт быстро взглянул на меня, будто желая удостовериться, что я не смеюсь над ним, затем сказал:
— Нечасто, но я и раньше вскрывал почту. Я же говорил, что интересуюсь изучением людей.
Я прочитал письмо:
«Дорогой Сид,
Ольга написала мне, что, вернувшись в Штаты, ты женился на другой и взял имя Кристиан Йоргенсен. Это несправедливо, Сид, и ты это прекрасно понимаешь, так же было несправедливо, что за все эти годы мы не получили от тебя ни денег, ни единой весточки. Я знаю, что ты был вынужден уехать из-за проблем, которые возникли у тебя с мистером Вайнентом, но прошло уже столько времени, я уверена, что он все давно забыл, и думаю, что ты мог бы написать мне, потому что прекрасно знаешь, что я всегда была твоим другом и всегда сделаю для тебя все, что будет в моих силах. Сид, я не хочу тебя хулить, но нам необходимо увидеться. В воскресенье и понедельник будет Новый год, в магазине у меня выходной, В субботу вечером я приеду в Нью-Йорк, мне надо поговорить с тобой. Напиши, где и когда мы встретимся, потому что я не хочу причинять тебе какие-либо неудобства. Напиши мне сразу, чтобы я успела получить твое письмо вовремя.
Ниже был обратный адрес.
— Так, так, так, — пробормотал я и вложил письмо обратно в конверт. — И ты не поддался соблазну рассказать все матери?
— О, могу представить ее реакцию. Вы же видели, как она взбеленилась от ваших Слов. Как вы считаете, что мне делать с этим письмом?
— Ты должен разрешить мне сообщить о нем полиции.
Гилберт, не задумываясь, кивнул.
— Конечно, если хотите, можете показать его. Так будет лучше.
— Спасибо, — сказал я и сунул письмо в карман.
— А теперь еще вот какая вещь, — произнес Гилберт. — У меня было немного морфия для экспериментов, около двадцати гран, и его кто-то стащил.
— Для каких экспериментов?
— Я его пробовал, чтобы изучить действие.
— Ну и как, понравилось?
— Да нет, я и не думал, что мне понравится. Я только хотел узнать, как он действует. Вообще-то все, что притупляет разум, мне не нравится. Поэтому-то я и пью редко и даже не курю. Правда, кокаин я хочу попробовать, потому что считается, что он обостряет сознание, правда?
— Считается, что обостряет. Как ты думаешь, кто мог стащить твое снадобье?
— Я подозреваю Дороти, потому что по ее поводу у меня есть теория. Вот я и иду к тете Алисе: Дороти сейчас у нее, и я хочу все выяснить. Я заставлю ее во всем признаться.
— Хорошо, — сказал я, — но если Дороти там, то как же она могла…
— Этой ночью она заходила домой, — пояснил Гилберт, — а кроме того, я знаю точное время, когда взяли морфий. Сегодня я впервые за три или четыре последних дня открыл коробку, в которой он лежал.
— А Дороти знала, что у тебя есть морфий?
— Да. Это одна из причин, почему я ее подозреваю. Вряд ли о морфии знал кто-то еще. Я на ней тоже экспериментировал.
— И ей понравилось?
— О, ей очень понравилось. Но ей пришлось бы его принять в любом случае, для моего эксперимента. Но я вот что хотел у вас опросить: могла она за такой короткий срок стать наркоманкой?
— За какой?
— Неделя или дней десять.
— Вряд ли, если только она сама не захотела этого. Ты ей много давал?
— Нет.
— Если что-то выяснишь, дай мне знать, — сказал я. — Я буду ловить такси. До встречи.
— Вы ведь еще попозже приедете?
— Если смогу. Может быть, тогда и увидимся.
— Угу, — буркнул Гилберт. — Спасибо огромное.
У первой же аптеки я остановился, чтобы позвонить Гилду: в кабинете его, конечно, уже нет, но хоть узнаю, когда можно застать его дома. Все же Гилд оказался на месте.
— Поздновато работаете, — заметил я.
— Что поделаешь, — прозвучал бодрый ответ.
Я прочитал письмо Джорджии и сообщил ее адрес.
— Отличная добыча, — обрадовался Гилд.
Я сказал, что Йоргенсен не появлялся дома со вчерашнего дня.
— Думаете, он в Бостоне? — спросил Гилд.
— Или в Бостоне, — сказал я, — или на юге, там, куда мог добраться за такое время.
— Испробуем оба варианта, — объявил Гилд тем же бодрым тоном. — А у меня для вас тоже новость. Нашего приятеля Нанхейма — примерно через час после того, как он от нас улизнул — буквально изрешетили пулями 32-го калибра. Стреляли, похоже, из того же оружия, из которого убили Вулф. Сейчас проводится экспертиза. Зря он все-таки не остался с нами.
20
Когда я вернулся домой, Нора одной рукой составляла картинку-мозаику, а в другой держала кусок холодной утки.
— А я уж думала, ты с ней жить остался, — сказала она. — Ты раньше был детективом, найди-ка мне коричневый кусок, похожий по форме на улитку с длинной шеей.
— Кусок утки или картинки? Давай не пойдем сегодня к Иджам, какие-то они скучные.
— Ладно, только они обидятся.
— Вряд ли мы удостоимся такой чести, — сказал я. — Обычно они обижаются только на Квиннов, а…
— Тебе звонил Гаррисон. Просил передать, что сейчас как раз подходящий момент покупать акции «Макинтайр Покьюпайн», — так вроде, — чтобы присоединить их к твоим акциям компании «Доум». Он сказал, что они поднялись до двадцати с четвертью. — Нора ткнула пальцем в мозаику. — Вот сюда мне нужен кусок.
Я нашел злосчастный кусок и пересказал, почти слово в слово, что произошло у Мими.
— Не верю, — заявила Нора. — Выдумал ты все. Таких людей не бывает. Что с ними происходит? Они что, первые представители новой расы монстров?
— Я и не пытаюсь ничего объяснять, просто рассказываю, как дело было.
— А что здесь объяснять? Похоже, теперь, когда Мими ополчилась на своего Криса, у них в семье не осталось ни одного человека, который хорошо относился бы ко всем остальным; все они в чем-то очень похожи.
— Может быть, это и есть объяснение? — предположил я.
— Мне хотелось бы встретиться с тетей Алисой, — сказала Нора. — Это письмо ты передашь полиции?
— Я уже позвонил Гилду, — ответил я и рассказал Норе про Нанхейма.
— Что же это значит? — спросила она.
— А это значит, что если, как я думаю, Йоргенсен сейчас находится не в городе и если стреляли из того же оружия, что и в Джулию Вулф, а это, скорее всего, именно так, то полиция, если она хочет прицепиться к Йоргенсену, должна будет отыскать его сообщника.