Дороти содрогнулась.
— У меня от них мурашки по коже бегут, — сказала она, потом что-то вспомнила и снова молча уставилась на меня.
— Все еще хочешь поговорить со мной?
— Чем я так восстановила вас против себя?
— Не говори глупости. — Я сел на то место, где сидел Гилберт. — Ты что-нибудь знаешь про тот нож и цепочку, которые нашла твоя мама?
— Нет. А где?
— Что ты хотела мне сказать?
— Уже ничего, — неприветливо сказала Дороти, — кроме того, что по крайней мере вы могли бы стереть со рта ее губную помаду.
Я стер. Дороти выхватила у меня из рук носовой платок и, перекатившись на другую сторону кровати, взяла со столика спичечный коробок. Зажгла спичку.
— Вонять будет, — сказал я.
— А мне все равно, — произнесла Дороти, но спичку задула. Я взял платок, подошел к окну, открыл его, выбросил платок, закрыл окно и вернулся на свое место. — Вот так будет лучше.
— Что мама обо мне сказала?
— Она сказала, что ты в меня влюбилась.
Дороти порывисто села.
— А вы что сказали?
— Я сказал, что я просто нравлюсь тебе еще с тех пор, как ты была маленькой.
Нижняя губа Дороти задрожала.
— Вы… вы в этом уверены?
— А что же еще может быть?
— Не знаю. — Она заплакала. — Из-за этого все надо мной потешаются — и мама, и Гилберт, и Гаррисон… я…
Я обнял ее.
— Ну и черт с ними.
Некоторое время спустя Дороти произнесла:
— Мама любит вас?
— Боже упаси! Она ненавидит мужчин. Больше, чем любая другая женщина, исключая, может быть, лесбиянок.
— Но она всегда в некотором роде…
— Такой уж она человек. Пусть это не сбивает тебя с толку. Мими ненавидит мужчин, всех, причем сильно.
Дороти перестала плакать. Она наморщила лобик и сказала:
— Я не понимаю. Вы ее ненавидите?
— Как правило, — нет.
— А сейчас?
— Думаю, что нет. Она глупая, а считает себя страшно умной, и это раздражает, но мне не кажется, что я ее ненавижу.
— А я ненавижу, — сказала Дороти.
— То же самое ты мне говорила на прошлой неделе. Я хотел тебя спросить вот о чем: знаешь ли ты или видела когда-нибудь Артура Нанхейма, о котором шел разговор сегодня ночью в баре?
Дороти посмотрела на меня с раздражением.
— Вы просто хотите сменить тему.
— Мне необходимо это знать. Знала ты его?
— Нет.
— Его имя упоминали в газетах, — напомнил я. — Это он сообщил в полицию, что Морелли знаком с Джулией Вулф.
— Я не запоминала его имя, — сказала Дороти. — Не припомню, чтобы до сегодняшнего Дня что-нибудь о нем слышала.
Я описал ей Нанхейма.
— Видела его?
— Нет.
— Он мог быть известен как Альберт Нормэн. Это имя тебе знакомо?
— Нет.
— Знаешь ты кого-нибудь из тех, кого мы видели сегодня у Стадси? Может быть, слышала что-нибудь о них?
— Нет. Честно, Ник. Если бы я знала хоть что-нибудь, чем могла бы вам помочь, я бы рассказала.
— Даже если бы кому-нибудь это могло повредить?
— Да, — медленно произнесла Дороти, а потом спросила:
— Что вы имеете в виду?
— Черт побери, ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду.
Дороти закрыла лицо, слова были едва слышны:
— Ник, я боюсь. — Когда кто-то постучал в дверь, девушка отдернула руки.
— Да-да, — крикнул я.
Энди приоткрыл дверь и просунул голову. Он старался не выглядеть любопытным.
— Вас зовет лейтенант.
— Сейчас приду, — пообещал я.
Энди открыл дверь шире.
— Он ждет. — Энди изобразил нечто, что должно было означать многозначительное подмигивание, но угол его рта дернулся больше, чем глаз, и выражение лица получилось совершенно потрясающее.
— Я вернусь, — бросил я Дороти и пошел вслед за полицейским.
Он закрыл за мной дверь и приложил рот к моему уху.
— Мальчуган подсматривал в замочную скважину, — прошептал он.
— Гилберт?
— Ну да. Он убежал, когда услышал, что я иду, но это совершенно точно.
— Это еще что, — сказал я. — Ну как, вы добились чего-нибудь от миссис Йоргенсен?
Энди сложил губы буквой «о» и с шумом выдохнул:
— Вот это дама!
25
Мы вошли в спальню Мими. Она сидела в глубоком кресле у окна и, казалось, была вполне довольна собой. Весело улыбнувшись мне, она сказала:
— Теперь моя душа чиста. Я во всем призналась.
Гилд стоял у стола и вытирал лицо носовым платком. На его висках еще блестели капли пота, лицо выглядело уставшим и состарившимся. Нож, цепочка и носовой платок, в который они были завернуты, лежали на столе.
— Закончили? — спросил я.
— Уж не знаю, факт ли это, — вздохнул Гилд. Он повернул голову к Мими: — Как вы считаете, можно сказать, что мы закончили?
Мими засмеялась.
— Не могу представить, как это еще можно назвать.
— Ладно, — медленно и без большой охоты проговорил Гилд, — в таком случае, думаю, мне необходимо поговорить с мистером Чарлзом, поэтому мы оставим вас на пару минут. — Он аккуратно завернул ножичек в носовой платок и положил все в карман.
— Вы можете остаться здесь. — Мими поднялась из кресла. — Я пока пойду поговорю с миссис Чарлз. — Проходя мимо меня, Мими игриво коснулась моей щеки кончиком указательного пальца. — Не позволяй, Ник, говорить про меня гадости.
Энди раскрыл дверь, закрыл ее за Мими и, сделав «о», опять шумно выдохнул.
Я прилег на кровать и спросил:
— Ну, что к чему?
Гилд прокашлялся.
— Она сказала, что эту самую цепочку и нож нашла на полу, куда Вулф обронила их, вероятно, во время борьбы с Вайнентом. Еще она объяснила, почему до сих пор скрывала это от нас. Между нами: если посмотреть на это дело здраво, то все, что она говорила, большого значения не имеет, хотя, наверное, в данном случае у нас нет возможности это проверить. Откровенно говоря, я не знаю, что с ней делать, в самом деле не знаю.
— Главное, — посоветовал я, — не дайте себя вымотать. Когда вы ловите ее на лжи, она соглашается и опять начинает врать; когда вы ловите ее на новой лжи, она опять соглашается и опять врет, и так повторяется снова и снова. Большинство людей, даже женщины, теряются, когда их ловят на явной лжи в третий или четвертый раз, и тогда или начинают говорить правду, или замолкают. Но Мими не такова. Она будет продолжать свои старания, и надо быть очень бдительным, иначе начинаешь верить ей, но не потому, что она говорит что-то, похожее на правду, а просто потому, что устаешь не верить.
— Хм-м, — промычал Гилд. — Возможно. — Он сунул палец за воротничок. Казалось, ему стало очень неуютно. — Послушайте, а вы не думаете, что это она убила девицу?
Я заметил, что Энди пялится на меня так пронзительно, что аж глаза повылазили. Я сел и опустил ноги на пол.
— Я бы и сам хотел это знать. История с цепочкой выглядит как зацепка, хорошо, но… Мы можем выяснить, была ли у Вайнента такая цепочка, а может быть, она и сейчас у него есть. Если Мими помнит эту цепочку так хорошо, как говорит, то что ей стоило попросить ювелира изготовить, точно такую же, а купить ножик и выгравировать на нем какие хочешь инициалы любой сможет. Правда, многое говорит о том, что вряд ли она зашла так далеко. Если все это Мими подстроила, то очень вероятно, что у нее был оригинал этой цепочки, очень может быть, что даже не один год, — а вот это уже материал для проверки.
— Мы делаем все, что в наших силах, — терпеливо вздохнул Гилд. — Значит, вы думаете, что это она совершила убийство?
— Убийство? — Я покачал головой. — В этом я совершенно не уверен. Что по поводу Нанхейма? Пули соответствуют?
— Соответствуют: все пять выпушены из того же оружия, из которого убили девицу.
В него стреляли пять раз?
— Да, и с достаточно близкого расстояния — одежда опалилась.
— Сегодня ночью в баре я видел его подругу — ту, крупную рыжую, — сказал я. — Она считает, что это мы с вами его убили, потому что он знал слишком много.
— Хм-м, — выдавил Гилд. — Что это был за бар? Может, мне потребуется поговорить с ней.