Дороти покачала головой.
— Я боюсь.
— Ник, я не хочу, чтобы ты с ней нянчился, — заявила Мими. — Это ее только портит. Она…
— Что ты говоришь? — спросил я Нору.
Она встала и потянулась, не поднимая рук. Лицо у нее, как всегда после сна, было розовое и красивое. Сонно улыбнувшись, Нора сказала мне:
— Поедем домой. Мне здесь не нравится. Дороти, бери шляпу, пальто, пошли.
— Ступай в постель, — приказала Мими Дороти.
Дороти приложила кончики пальцев левой руки к губам и захныкала:
— Ник, не разрешайте ей бить меня.
Я наблюдал за Мими: на ее лице играла безмятежная улыбка, но ноздри раздувались, было слышно, как тяжело она дышит.
Нора подошла к Дороти.
— Пойдем, умоем личико и…
Мими издала горловой животный крик, мышцы на ее шее вздулись, и она резко приподнялась на носки.
Нора встала между ней и Дороти. В тот момент, когда Мими двинулась вперед, я схватил ее за плечо, другой рукой обхватил за талию и поднял в воздух. Мими завопила и принялась бить меня кулаками и твердыми кончиками высоких каблуков, оставляя рубцы на моих голенях.
Нора вытолкала Дороти из комнаты и остановилась в дверях, наблюдая за нами. Я очень отчетливо различал ее оживленное лицо, все остальное было словно в тумане. Слабые неловкие удары по спине и плечам заставили меня обернуться, и я разглядел, но очень смутно, Гилберта, который неуклюже колотил меня; я почти не почувствовал сопротивления, когда оттолкнул его в сторону.
— Прекрати, Гилберт. Я не хочу делать тебе больно.
Я оттащил Мими к дивану, бросил ее на спину, и сел ей на колени, держа за запястья.
Гилберт снова наскочил на меня. Я попытался ударить его по коленной чашечке, но пнул слишком слабо. В неразберихе он шлепнулся на пол. Я пнул еще раз, промахнулся и крикнул:
— Драться потом будем. Принеси воды.
Мими побагровела; огромные остекленевшие бессмысленные глаза ее вылезли из орбит. На стиснутых зубах шипела и пузырилась слюна, красное горло превратилось, в извивающуюся, вздрагивающую массу вен и мышц, вздувшихся до такой степени, что казалось, вот-вот они лопнут. Я с трудом удерживал ее горячие влажные запястья.
Подоспела Нора с долгожданным стаканом воды.
— Плесни ей в лицо, — сказал я.
Нора выплеснула воду. Мими разжала зубы, чтобы глотнуть воздуха, и закрыла глаза. Она неистово мотала головой из стороны в сторону, но тело ее извивалось уже не с такой силой.
— Давай еще, — сказал я.
Второй стакан воды вызвал протест Мими, выразившийся в плевках, но силы оставили ее. Она лежала неподвижно, безвольно, часто и тяжело дыша.
Я отпустил ее запястья и встал. Гилберт стоял на одной ноге и, опираясь на стол, растирал другую, ту, которую я задел. Дороти, бледная, с огромными глазами, в нерешительности стояла в дверном проеме, не зная, войти ей или убежать куда-нибудь и спрятаться. Нора спросила:
— Думаешь, с ней все в порядке?
— Уверен.
Наконец Мими захлопала глазами, пытаясь согнать с ресниц водяные капли. Я вложил ей в руку носовой платок. Она вытерла лицо, испустила долгий вздох и села на диване. Моргая, оглядела комнату. Увидев меня, слабо улыбнулась. Ее улыбка была чуть виноватой, но в ней не было ничего похожего на угрызения совести. Дрожащей рукой она прикоснулась к волосам и сказала:
— Я, кажется, впала в беспамятство.
— Когда-нибудь ты во что-нибудь впадешь, да так там и останешься, — заметил я.
Мими поглядела сквозь меня на сына.
— Гил, что с тобой?
Гилберт поспешно убрал руку со своей ноги и поставил ногу на пол.
— Я… я… э-э… н-ничего, — заикаясь, начал он. — Я совершенно в порядке. — Он пригладил волосы и поправил галстук.
Мими разобрал смех.
— О, Гил, ты в самом деле пытался защитить меня? От Ника? — Смех нарастал. — Очень мило с твоей стороны, но ужасно глупо. Ведь это же чудовище, Гил. Никто не смог бы… — Мими раскачивалась из стороны в сторону, прикрывая рот моим носовым платком.
Я искоса взглянул на Нору. Она крепко сжала губы, глаза стали почти черными от гнева. Я тронул ее за руку.
— Давай сматываться. Гилберт, дай матери выпить. Через минуту-две она будет в порядке.
Дороти, держа пальто и шляпу в руках, на цыпочках прошла к входной двери. Мы с Норой разыскали свою одежду и последовали за ней, оставив Мими на диване хохотать в мой платок.
В такси по дороге в «Нормандию» мы почти не разговаривали. Пора задумалась, Дороти, похоже, все еще не оправилась от испуга, а я просто устал — денек выдался насыщенный.
Когда мы добрались до дома, было уже около пяти. Нас бурно приветствовала Аста. Я лег на пол, чтобы поиграть с ней, а Нора в это время пошла в буфетную сварить кофе. Дороти хотела рассказать мне какой-то случай из своего детства.
— Нет, — сказал я. — Ты уже пыталась это сделать в тот понедельник. Ну что там — хохма какая-нибудь? Поздно уже. О чем ты боялась рассказать мне там?
— Но вы бы тогда меня лучше поняли, если бы разрешили…
— Ты уже говорила это в тот понедельник. Я не психоаналитик. Я ничего не понимаю в ранних воздействиях на детскую психику: Мне нет до них дела. Я устал, я сегодня весь день на ногах.
Дороти надулась.
— Вы как будто специально разговариваете со мной так плохо.
— Слушай, Дороти, сказал я, — или ты что-то знаешь и боялась это сказать перед Мими и Гилбертом, или — нет. Если да, то выкладывай. Если чего-то не пойму, я тебя сам спрошу.
Дороти сердито теребила складку на своей юбке, но когда она подняла глаза, они заблестели и оживились. Она зашептала, но не очень тихо, так, что будь кто-нибудь в комнате, он бы ее услышал:
— Гил встречается с отцом, они виделись сегодня, и отец сказал ему, кто убил мисс Вулф.
— И кто?
Дороти покачала головой.
— Гил мне не сказал. Признался только, что знает.
— И это ты боялась сказать при Гиле и Мими?
— Да. Вы бы все поняли, если бы дали мне рассказать…
— Про то, что случилось с тобой в детстве? Нет, не дам. Хватит об этом. Что он еще тебе сказал?
— Ничего.
— Про Нанхейма ничего?
— Нет, ничего.
— И где твой отец?
— Гил мне не сказал.
— Где они встречались?
— Он мне не сказал. Не сердитесь, пожалуйста, Ник. Я вам обо всем рассказала.
— Ну что же, и это немало, — пробурчал я. — Когда он тебе все это рассказал?
— Сегодня ночью. Он как раз рассказывал, когда вы вошли в мою комнату. Честно, я вам во всем призналась.
— Было бы прекрасно, — сказал я, — если бы хотя бы раз кто-нибудь из вас хоть что-нибудь изложил четко и ясно, — неважно даже что.
Нора принесла кофе.
— А теперь что тебя беспокоит, сынок? — спросила она.
— Факты, — объяснил я, — загадки, ложь, — слишком я стар и слишком устал от всего этого. Давай вернемся в Сан-Франциско.
— До Нового года?
— Завтра, то есть уже сегодня.
— Я готова. — Нора подала мне чашку. — Если хочешь, мы можем улететь самолетом и будем там в канун Нового года.
Дороти робко вставила:
— Я не солгала вам, Ник. Я все рассказала, я… Пожалуйста, ну пожалуйста, не сердитесь на меня. Я так… — Она зарыдала.
Я погладил Асту по голове и тяжело вздохнул.
Нора предложила:
— Мы все устали и изнервничались. Давайте на ночь отошлем собаку вниз и ляжем спать, а все наши разговоры продолжим днем. Пойдем, Дороти, я отнесу тебе кофе в спальню и поищу какое-нибудь белье на ночь.
Дороти встала, сказала мне:
— Спокойной ночи. Простите, что я такая глупая, — и пошла за Норой.
Когда Нора вернулась, она села на пол рядом со мной.
— Наша Дорри начала свою программу по плачу и хныканью, — сообщила она. — Честно говоря, жизнь у нее сейчас не сахар, особенно с тех пор как… — Нора зевнула. — Что там у нее была за страшная тайна?
Я рассказал, о чем поведала мне Дороти, и добавил:
— Все это смахивает на большую чушь.
— Почему?
— А почему бы и нет? До сих пор все, что мы от них слышали, оказывалось чушью.
Нора снова зевнула.
— Может быть, для детектива такого объяснения достаточно, но меня оно совсем не убеждает. Слушай, давай составим список всех подозреваемых, а напротив напишем все мотивы, нити…