Расстрелы, поджоги, убийства из снайперских винтовок, подрывы машин и автобусов. И полная неуловимость, полное отсутствие каких-либо сигналов на пеленгаторах — на этих чертовых, так разрекламированных министром приборах. Полковник, словом, пребывал последние дни в тихом, а то и буйном бешенстве.
Злобу он срывал на всех — на коменданте, чиновниках, взводе. Коменданта Малиновского, этого оплывшего трусливого генерала, он гонял как паршивого школяра. Постоянно терроризировал его звонками и требованиями докладов. Вечерами же, обозленный в своем бессилии перед нео-обезьянами и Главарем, полковник собирал в Доме Правительства экстренные совещания, где в буквальном смысле издевался над чиновниками. «Вашу мать! — кричал он на пожилых генералов, полковников, — да сколько же может продолжаться этот кошмар! Неужели тысячи ваших безмозглых автоматчиков не могут справиться с горсткой животных, возникающих неизвестно откуда!» Но вот именно это непонятное возникновение, внезапное появление и рождало в полковнике чувство собственной неполноценности и беспомощности, заставляло переносить свои проблемы на подчиненных.
Да, все руководство города с первых же дней сделалось де-факто подчиненными полковника Нэша. Полковник понимал эту несообразность, несправедливость со своей стороны и оттого злился больше, и оттого обрушивал еще более страшный гнев на головы угнетенных чиновников.
А однажды, на четвертый день безуспешной охоты Дэвида на Главаря и его банду, случилась беда. Во время планового патрулирования города под началом капитана Феррарези пропал солдат Суарес. Он отправился в один из переулков по заданию капитана и не вернулся. Многочасовые поиски оказались безрезультатными.
И в этот же вечер по интернету к полковнику пришло наглое сообщение:
«Хитрый недоносок! Ты думал, что справишься со мной кучкой бездумных неумелых вояк. Выкуси! Ты, вероятно, забыл, с кем имеешь дело. Я, сын Президента и будущий правитель ОЕ, сразу же заподозрил, что мой „мудрый“ папаша пришлет „опытного“ остолопа вроде тебя, чтобы меня изловить. И я посмеялся в душе. А потом просто выпил литровую бутылку холодного пива и сходил в туалет, то есть об…л стены одного из подземных ходов, где пребываю. Ты глупец, Нэш. Я тебя сделал! И первым, кого я публично распну на площади перед Дворцом в Мегаполисе, будешь именно ты. Это будет грандиозная казнь. Если, впрочем, мои верные бойцы не оторвут тебе голову гораздо раньше. Поэтому послушай мой совет, гадкий слабак: убирайся ко всем чертям. Под любым предлогом покидай Берлин, пока цел. Ведь мне известно место твоей дислокации и все прочее. По своей сообразительности, думаю, ты понимаешь, откуда я все узнал. Твой оловянный солдатик был пойман, как бабочка, моими гориллами, его истязали до того времени, пока он все не рассказал. Не вини его, Нэш. Пытки были ужасны. И уверяю тебя, даже ты со своей хваленой силой воли рассказал бы все до последней мелочи. Если бы, конечно, не хотел, чтобы тебе отрезали яйца. Суарес не виноват. Труп этого мученика ты можешь найти на запасном пути № 6 под четырнадцатым вагоном поезда на Центральном вокзале. Как видишь, я ничего не боюсь и со своей командой проникаю куда угодно. Потому что вы ослы. И ты, и твой уродливый взвод, и этот комендантишка, которого я в скором времени отымею. Убирайся, Нэш, по добру по здорову. Иначе смерть твоя будет ужасна. А имя будет обесславлено на веки. Прислушайся, если тебе дороги здоровье и жизнь, к моим словам. Иначе ты просто пожалеешь, что вылез на свет из твоей мамочки.
Прочитав это, полковник минут десять сидел в глубокой прострации. Такого сроду с ним не случалось. Бессилие и злоба причудливым образом соединились в его голове. Хотелось подскочить к стене и бить ее кулаками. Сдержался полковник с трудом. Ему удалось слепить спокойную мину и отдать распоряжения по отысканию трупа Суареса. Труп был найден в точности там, где глумливо указывал Главарь, и доставлен в Центральный морг. Нэш поехал туда и поразился истерзанному телу солдата. В довершение издевательств в рот несчастного была впихнута почти целиком поллитровая бутылка пива. Зубы разбиты.
Этим вечером мужественный полковник впервые в жизни напился вдребезги. Но уже в шесть утра был в спортивном зале и истязал себя ужасными нагрузками. Потом побывал в парилке, сауне. Затем построил взвод и мучил его физическими упражнениями часов пять, убеждая себя, что это исключительно для общего тонуса.
Но уже после обеда пришло новое сообщение: террористами, прячущимися под землей, была устроена авария в канализационной системе, что вынудило руководство города экстренно раздраить несколько забетонированных люков. В результате террористы вырвались на поверхность, убив десятка два человек, и скрылись в неизвестном направлении.
А в это время в Париже, за сотни километров от места дислокации злодеев, известный психиатр Мегаполиса Борис Рубинштейн пребывал в заслуженном отпуске. Будучи в общем-то в безопасности, он тем не менее снял номер в гостинице на самом краю города, в тишайшем переулке и почти не выходил на улицу. Смотрел телевизор, читал новости в интернете, связывался с семьей, что осталась на родине, и невольно попивал поначалу вино, а затем и более крепкие напитки.
Гулять по столь любимому им Парижу почему-то совсем не хотелось. Хотя нет. Причина была. И тревога была не напрасной. Ибо в один из вечеров, когда Борис разговаривал с любимой доченькой Норой по видеосвязи, неожиданно на экране развернулось окно, целиком заслонившее окно, по которому он лицезрел дочь. В окне показался силуэт мужчины с маской на лице — каким-то черным чулком. И показавшийся знакомым голос произнес следующее:
«Ну что, медицинский урод, вот мы с тобой и встретились. Время, как говорится, подводить итоги. Или платить по счетам. Как ты на это смотришь? Нравится тебе, сучий сын, такой расклад или нет?»
Онемевший Рубинштейн почувствовал, как что-то теплое вытекает в его трусы.
«Ты сейчас вспомнишь, гнида, меня. Как видишь, упрятаться в переулке Парижа от меня невозможно. Я вездесущ. Ты думал отдохнуть. Так я устрою тебе отдых. Благодари судьбу, что не повез с собой своих домочадцев. Иначе бы и они, невиноватые, за тебя пострадали. А так им придется лишь оплакивать твою душу. Ну, ты не вспомнил меня, подлец? Сделай уж одолжение и вспомни, как ты издевался надо мной в казематах моего папаши. Как ты колол мне через каждые четыре часа нейролептики, как оставлял голого, прикрученного к жесткой кровати в холодном боксе, как не давал еды и питья. Как твой пациент мочился из-за этих поганых лекарств под себя, а ты посылал санитаров бить его за это? Вспомнил, гад? Да, я сын Президента, моего самоуверенного, а на поверку бессильного идиота папаши, который теперь получает от меня все то, что заслужил. Но, согласись, и он не давал тебе конкретных распоряжений так надо мной издеваться. Ты, образина, четыре месяца томил меня в душном боксе без человеческого общения, пробуя задушить во мне лекарствами все человеческое. И я прикинулся, что покорился тебе. Я стал овощем. Но только в твоих глазах. Твой многолетний опыт тебе не помог. Я по-прежнему здоров, энергичен и деятелен. А главное, я помню все. Буквально, все, что ты со мной творил».
Известнейший психиатр вполне ощущал сейчас, что сидит на мокром.
«Так вот, любезный, я под ледником, и ты об этом догадывался. Иначе бы не прятался, как крот, в номере сутками. Но я тебя вычислил. Посему слушай мою команду. Если не желаешь смерти жуткой и лютой, то раздевайся сейчас же донага. Ты не ослышался, я хочу тебя видеть через экран голым. Минута тебе. Время пошло».
Рубинштейн, поняв, что не до шуток, скинул с себя майку и мокрые штаны и трусы.
«Молодец! А теперь снимай и тапочки, выходи на улицу и рысью беги в направлении Монмартра. Согласен, это далековато. Но чего не сделаешь, ради жизни своей и близких. А ведь иначе буквально через десять секунд две гориллы ворвутся в твою комнату и будут раздирать тебя на куски. Стоит мне только им просигналить. Поэтому: на старт, внимание, марш!»