- Мэри, - бормотал он, пока они шли назад к машине, - ему нельзя всего этого знать. Он не должен видеть Адама. Не должен видеть нас с Браем и Роджем. Ему надо сообщить, что мы умерли.
- Джон, как вы это себе представляете? Он откроет интернет и…
- Он не знает про существование интернета! Мэри, заклинаю вас, не рассказывайте ему правду. Он должен радоваться жизни, а не впадать в депрессию… И кстати что вам сказали о функциональности его мозга?
- Норма, - пожала она плечами. – Кругом полная норма. Он все помнит, все знает, все понимает и все чувствует. Это наш Фредди – тот, каким мы хоронили его в 1991-м.
Веронике он не стал говорить ничего, ему не хотелось ни с кем обсуждать эту тему, она была слишком болезненна для него, лишнее упоминание родного имени било в солнечное сплетение, и Джон задыхался, хватал ртом воздух, а перед глазами стояли мутные зрачки живого Фредди – живого сейчас, в 2018 году… Что он скажет, когда снова увидит его? Что оба они скажут друг другу? Для Фредди не прошло и минуты с того рокового ноября, а для него минула целая жизнь – жизнь без Фредди, жизнь, потушившая былой блеск в его глазах, стершая с лица улыбку, разучившая его играть на басу. Жизнь, в которой он для всех стал всего лишь воспоминанием, в которой двое остальных с легкостью обходятся без него. И не только без него – без Фредди… Что он скажет на все это? Одобрит их выбор, благословит Адама и уйдет в закат? Или вернется на подмостки и даст всем понять, кто в доме хозяин?
Джон нахмурился. Он слишком давно не брал в руки бас. Иногда, когда он пересматривал старые концерты, то поражался, как он вообще когда-то мог играть такие сложные и интересные партии. Сейчас он не смог бы выдать даже ничего примитивного – память ушла, пальцы не слушались…
Джон закрылся в ванной и подошел к зеркалу. Оттуда на него смотрел старый уставший мужчина, ничем не напоминавший уже даже Джона образца двадцатилетней давности, когда квины записали свою последнюю песню – No one but you. А Фредди был все так же молод и прекрасен. Да, болезнь иссушила и подкосила его, но сейчас он отъестся, наберется сил и быстро вернется в прежнюю форму. А куда может вернуться Джон? Только в свою берлогу. В ней он и останется.
Мэри позвонила через две недели.
- Ему стало значительно лучше, постепенно приходит в себя. Но ему пока не сказали ничего. Он думает, что его вылечили от СПИДа и что на дворе 91-й год. Не хотят его так сразу шокировать.
- Но это же невозможно будет долго держать втайне! Когда он увидит тебя, то все равно поймет, что от него что-то скрыли.
- Они решили тянуть, пока он не пристает к ним с вопросами. Он пока звал к себе только Джима. Персонал пообещал организовать их встречу – они же понятия не имеют, что Джим давно умер.
- Джима? Не тебя, не Роджера, не Брайана?
- Они хотят уже начать постепенно вводить его в курс дела. Я очень боюсь, что он проговорится о том, кто он такой – вот тогда мы не оберемся проблем.
- Может, тогда стоит забрать его в Гарден Лодж и самим постепенно рассказать ему обо всем?
- Хочется делать это под контролем специалистов. В общем, я пока не приняла никакого определенного решения и хочу посоветоваться с врачами. Вы поедете со мной, Джон?
- Мэри… скажите, а почему в конфиденты вы выбрали именно меня? Почему не Роджа или Брайана?
- Они у всех на виду и привлекут слишком много ненужного внимания. А вас никто из врачей даже не узнал. Это нам очень на руку. Так вы поедете?
- Мэри, это как раз то, о чем я хотел бы с вами поговорить… дело в том, что я… больше не смогу вам помогать. Боюсь, это просто выше моих сил.
- В чем дело, Джон?
- Я не могу видеть его, не могу разговаривать с ним. Я… я давно похоронил его…
- Но он жив! И нуждается во всех нас!
- Да – в нас прежних. Но мы уже не те и не можем дать ему того, что он хотел бы получить. Никто из нас троих…
- Говорите за себя, Джон, - сухо отрезала Мэри. – Если для вас это слишком тяжелая ноша, больше я вас не побеспокою и буду разбираться со всем сама, - и она бросила трубку.
========== 3. ==========
Несколько последующих дней прошли для Джона как в тумане: он плохо соображал, где находится и что происходит. А потом вдруг снова принялся ждать звонка от Мэри, хоть в глубине души прекрасно понимал, что его не поступит. Что если он хочет снова увидеть Фредди, ему нужно самому взять трубку и набрать ее номер. Он мучился в нерешительности не один долгий день. Он то страшился реакции Фредди на то, как все изменилось, то с ужасом осознавал, что он остался там совсем один, и никто из прежних друзей не спешит к нему. Впрочем, еще неизвестно, кому было сложнее в этой ситуации – Фредди, который обалдеет, узнав о заморозке, или им самим, узнавшим о том, что он жив.
Джон целыми днями ходил из угла в угол, пока, наконец, его не схватила за руку Вероника:
- Я не знаю, о чем ты думаешь и на что никак не можешь решиться. Я просто хочу тебе напомнить твой прежний девиз: лучше жалеть о сделанном, чем о несделанном.
Жена всегда понимала его лучше всех остальных.
Лучше жалеть о сделанном? Он посмотрит на Фредди хоть одним глазком, скажет ему хотя бы одно слово и быстро уйдет. В конце концов, за 27 лет мучений он заслужил эту короткую встречу. И пусть лицо Фредди вытянется от изумления и, возможно, отвращения, но лучше жалеть о сделанном…
И он позвонил Мэри.
- Мэри, я… как он?
- Вам всю историю от рождества Христова рассказать, Джон? – усмехнулась она. – Прошел месяц, и вот вы решили справиться о его состоянии?
- Я… - у него перехватило дыхание, а в груди что-то резко закололо, - я…
- Он отходит от шока – сами понимаете, столько всего свалилось. Заморозка, 27-летняя пропасть между ним и всеми вами, смерть Джима… И да, он видел концерты Брая и Роджа. Сам нашел их, я ни слова не говорила.
- И… как ему все это?
- Молчит. Он стал странно молчалив. Совсем непохож на себя прежнего. Доктор Купер предупреждал, что у него может измениться характер и мировосприятие: застывший в бездействии на целых 27 лет мозг играет со своим обладателем злую шутку. И чем дольше этот период, тем очевиднее разница между тем, кем человек был до и кем стал после.
- Давно вы забрали его?
- Около недели. Врачам он так ничего и не сказал, так что, они по-прежнему не знают, кого разморозили. Кстати, он сейчас один в Гарден Лодж. Попросил оставить его пока разбираться со всем. Просил никого к нему не пускать и вообще пока никому ничего не говорить.
- То есть он не знает, что я уже в курсе?
- Я сказала, что вы присутствовали на разморозке. Кажется, ему это не понравилось.
- Я… могу его увидеть?
- Джон, да позвоните ему сами. У вас же остался его телефон.
Когда он набирал старый, казалось бы, давно забытый номер, его руки даже не дрожали – они ходили ходуном, и несколько раз он промазал мимо нужных цифр. Да, в конце концов, почему он так нервничает? Вряд ли Фредди вот так вот просто возьмет трубку. Может, он и телефон-то отключил. Или сменил номер. Или вообще не захочет с ним разговаривать – услышит его сбивчивый хриплый голос и просто бросит трубку. Мэри сказала, он сильно изменился – так, может, ему вообще больше неинтересна ни музыка, ни квины. Мир взорвется, когда узнает, что Фредди жив, а самому Фредди до этого мира не будет никакого дела…
Так и есть, после трех гудков на том конце провода включился автоответчик, и бодрый голос робота произнес: «Сейчас никто не может подойти к телефону. Оставьте ваше сообщение после звукового сигнала». Мысли Джона лихорадочно заметались из стороны в сторону. Сказать что-нибудь? Или бросить трубку? Тогда зачем он звонил?
- Фредди… - тихо прохрипел Джон. – Это Джон. Джон Дикон. Не знаю, помнишь ли ты меня… Если вдруг захочешь поговорить, позвони мне. Я… я буду ждать, - и он тут же нажал отбой.