— Но ты жив! Победил? Или…
— Или. На последнем издыхании, я уцепился за седло Келая, и вороной умчал меня прочь. Долго не получалось сесть в седло — руки трясло, не мог расцепить пальцы — конь уволок меня так далеко, что даже сапоги стёрлись до дыр. Потом я вернулся с подмогой, и мы увезли наших павших. А на месте схватки нашёл ноготь. Трава вокруг пожухла и высохла. И озеро было испоганено. Вода просто кишела мерзкими тварями.
— Какая нам польза от ногтя?
— Не спрашивай, как я это узнал, но кусочек плоти Чёрного могущественен необычайно.
Годами дни напролёт греешь рукоять кинжала, кипишь внутри и булькаешь, в мечтах сотню раз обезглавил старого кабана и сотню раз насадил на копьё, и лишь холодный взгляд отца и его понимающая издевательская улыбочка кандалами сковывали руки и ноги — не хватало только издевательского: «Ну давай, рискни, щенок!» — но тут, на краю света, в княжестве холода и льда доводы благоразумия скользят к кромке и исчезают во тьме. Он уже никто. Ни-кто.
— Ты столько лет владеешь невообразимо могущественной вещью, а всё, на что тебя хватает — это мечтания о славе героя? Да я бы давно…
— Вдохни, — холодно процедил Зимограсс, — и закрой рот.
— Да ты просто…
— Я сказал, вдохни! Набей соплями рот и слушай отца молча!
«Ни рабанны-заговорщики, ни враги на поле боя не морозили мне кровь одним взглядом…» так, кажется? Это передается из глаз в глаза? Чёрный тебя укусил?
Зимограсс долго, не мигая, молча смотрел на сына. Наконец заговорил.
— Слушай меня, придурок, внимательно и не упусти ни слова…
Когда до граппра оставалось не более полусотни шагов, Чарзар остановился. Глаза бегали, рот его подёргивался, он постоянно поводил плечами и оттягивал ворот, будто что-то душило.
— Чего встал?
— Мы больше не увидимся… Напоследок хочу спросить, почему я? — ожесточённо бросил Чарзар, — Более чем уверен, ты думаешь, что Дуртур распорядился бы мощами Чёрного лучше. Так почему я?
Дерабанн несколько мгновений смотрел в землю, а когда поднял глаза, в неровном пламени светоча взгляд отца показался Чарзару холодным и безжалостно отрешённым, будто из-за кромки смотрит только что обезглавленный — ни единая искорка жизни и огня не пляшет в тёмных зрачках. Без одного дня нового дерабанна будто встряхнули, аж колени сплясали, разве что не щёлкнули.
— Мудрецы говорят, что жизнь — это две реки, и все мы плывём, кто по чистым прозрачным водам, кто по нечистым. Оглядываясь назад, никак не могу понять, когда тебя смыло мутными вонючими водами зловонного потока, которым до цели добираются подлецы и негодяи. Во владениях Отца нашего Небесного мне тоже не придётся носить белые одежды праведника, но ты просто обречён там жить в свинарнике по колено в чёрной грязи. Всему своё время.
— Старый кабан, почему мне ты предпочёл бы Дуртура?
Зимограсс криво усмехнулся.
— С радостью отдал бы ноготь Чёрного твоему брату, не будь я уверен, что первым делом после моей кончины ты погубишь Дуртура. А так… само провидение распределило ваши судьбы — старший брат крушит и ломает, младший — восстанавливает то, что осталось.
— С каким удовольствием я прикончил бы тебя сейчас, — Чарзар едва не провыл эти слова, позывом рубить всё живое тело свело так, что дерабиз мало пальцы не сломал о рукоять меча, даже зубы разомкнул едва-едва.
— На кону стоит слишком многое, — старик засмеялся и покачал головой. — Не посмеешь.
— А знаешь, что я сделаю, когда вернусь в Хизану? — Чарзар стремительно подшагнул и бодливо навис над отцом лоб-в-лоб, едва не снеся того наземь. — Укорочу на голову твоего Ужега, он мне давно не нравится. Премерзкий урод. Потом разорю владения Чекая, заберу себе все земли, надругаюсь над его женой и продам в рабство, а самого четвертую!
— Ты плохо кончишь, стервятник! Об одном лишь прошу Небесного Отца, чтобы твоя гибель пошла на пользу стране и династии.
Чарзар порывисто отпрянул, развернулся и, не удостоив отца прощального взгляда, огромными скачками умчался на корабль. Зимограсс холодно улыбнулся вослед.
— Дурак. Ты не найдешь на месте Ужега, он уехал из Хизаны в день нашего отъезда, а Чекая тебе не дадут на съедение рабанны и ещё кое-кто, что станет для тебя полнейшей неожиданностью.
Там, впереди зажглись светочи, зычным голосом Тустис расколотил ночную тишину в осколки, и те осколки потревоженные моречники в раскрытых клювах и на шумных крыльях унесли в ночное небо. «Канаты в бочки…», «одеяла не забудьте…», «костры туши…», «Последние три весла товсь…»