Старуха, уже было приготовившая обжигающий ответ-отлуп, часто-часто заморгала и прикрыла рот. Глаза её мигом приобрели осмысленное выражение, дурашливость уличной торговки облетела с неё, будто пыль с ковра под выбивалкой.
— Ты хочешь сказать, уважаемый Емсан, что станешь брать у меня травы, приправы и коренья?
— Да. И больше, нежели сейчас!
Ценгуза, не медля ни мгновения, деловито закатал рукава сунула указательные пальцы в рот и оглушительно свистнула. Откуда-то — Емсан даже не понял откуда, из-под земли что ли — вынырнул мальчишка, подбежал к старухе, и она что-то нашептала сорванцу на ухо. Тот мигом убежал, только рубашка захлопала на ходу. Торговка показала пальцем вслед мальчишке, мол, дело уже делается, и со значением протянула руку.
— Половина. Серебром, — Емсан сунул монету в подставленную ладонь и едва не рассмеялся. Даже ладонь старухи походила на птичью лапу — пальцы скрючены, ровно когти орла, готовы сомкнуться в любой момент, схватить добычу и более не выпустить. — А когда со временем я стану первым готовильщиком, ты сможешь отказаться от чёрных одежд, лавка твоя переедет ближе к середине торговой площади и возможно…
Старуха жадно впилась в мерзейшего коротышку липким взглядом. Что?
— И возможно, со временем мы даже выдадим тебя замуж! Богатая невеста — товар ходкий.
Ценгуза едва слюни наземь не роняла, глядя в спину уходящему Емсану круглыми от жадности глазами. Вы только поглядите, сморчок-сморчком, уродливый, мерзкий, слюнявый, лупоглазый, но мало ли чем может быть вымазан самородок золота! Раскрылся, наконец! А то ходил, ходил, настроение портил. Рассказывали, даже в дерьме находят золото. Тут главное не дышать, не смотреть и отмывать быстро-быстро. Замуж… Ха! Берегись Панкуш, всю жизнь бегал-бегал, а на старости лет жениться всё-таки придётся…
— Есть будешь? — статная женщина с красивым волевым лицом и тёплыми газельими глазами выглянула из-за покрывала, отделяющего женскую половину дома от мужской.
— Устал, как собака, — Емсан бросил плащ на крюк у входной двери, с шумом рухнул на резной табурет. Мальчик лет десяти резво выбежал из глубины дома, опустился на колени и стянул с него онучи на бычьей подмётке.
— Отец, нашёл?
— Белые корни так просто не найти, но их уже собирают.
— Успеешь?
— Нужно успеть. Во что бы то ни стало… Так, стоп! Дайка, у тебя новая бакедра?
— Правда красивая? Торговка сказала, что она очень подходит к моим волосам, а если обернуть вокруг шеи, так и вовсе видится, будто лицо, подобно самоцвету, заключили в бирюзовую оправу. Опаловое на бирюзовом…
Дайка опасливо стрельнула глазами вправо-влево, широким жестом отдернула занавес, и, не выходя за пределы женской половины, сделала несколько танцевальных движений, по-птичьи взмахивая руками. От рождения гибкая, она с полулёта схватывала любую отбивку, могла на слух выстучать на барабане только что впервые услышанный наигрыш, даже теперь, без музыки Емсан без труда перевёл в звуки все телодвижения жены. «Шла девушка за водой». Сбоку из-за отдернутой занавески выглянула девчачья мордаха в расписной бакедре, и следом, где-то-то там, за тканой перегородкой раздался скрип дверных петель.
— Нет, вы только посмотрите на нее! — невидимая с места, на котором сидел Емсан, на той стороне заговорила женщина, по голосу пожилая, — Кот из дома, мыши в пляс! Ты всё сделала? Приготовила? Воды нанесла?
— Я сделала всё, а вам, мама, вредно сердиться, — на женской стороне послышалась возня никак не менее трёх человек, звуки поцелуев и весёлый девчачий смех.
В дом через главную дверь вошёл старик, молча показал Емсану на женскую половину, покачал головой, улыбнулся. Тот вскочил, усадил вошедшего на своё место, а мальчик без лишних слов принялся стаскивать с деда онучи, как чуть ранее обиходил отца.
— Что нового, сынок?
— На базаре говорят, что маленькому сыну наместника становится хуже. Говорят, он не выживет, раны слишком обширны.
— Трудно остаться в добром здравии, когда тебя в четыре года рвут боевые псы, — старик покачал головой, а на женской стороне внезапно стихла всякая возня.
— Ты ведь не полезешь в это дело? — из-за ширмы выступила убелённая сединами женщина в бордовой бакедре.
Емсан молчал, поджав губы, и прятал от матери взгляд.
— Маленького сына наместника псы порвали восемь дней назад, и всякий раз, приходя с базара, ты мрачен, будто грозовая туча. Нам с Дайкой кажется, что ты ходишь на торговую площадь только с одной целью — узнать о состоянии мальчика. Сынок, ты не о том думаешь!