— Что-то грядет. Не спрашивай. Сам не знаю, что, — Сивый усмехнулся. Согревайся.
Верна обошла стол, встала за спиной Безрода, прижалась, запустила руки в сивые вихры, пару мгновений смотрела сверху вниз, потом быстро склонилась, чмокнула в шею.
— Что делаешь?
— Поцеловала.
— Так загривок же, дура! Волосатый!
— Ха! Ты весь мой. Куда хочу, туда и буду.
Сивый затылком потерся. Верна улыбнулась, как руками обласкал.
— Через какое-то время кое-что случится.
— Что?
Безрод молчал. Просто молчал. Верна против воли сжала пальцы, прихватив космы. Не молчи, ради всего, не молчи! Когда этот молчит больше двух счётов, будь готова услышать всякое, причём «К оружию!» может оказаться самым ласковым, едва не колыбельной для взрослых, непослушных девчонок.
— Ты помнишь наш первый год?
— Когда по миру колесили после свадьбы?
— Да. Скоро ты захочешь поговорить. Серьезно поговорить. Просто почаще вспоминай тот год.
— Захочу поговорить?
— Полегче! Без волос оставишь.
Поговорить? Захочу поговорить? То есть красноречивый взгляд после каждого приступа белых глаз призывом к «поговорить» не считается? Если не это, что тогда? О чем поговорить? Сивый, волки тебя задери, что за разговор? О чем могут серьезно говорить двое, у которых всё хорошо? Ну… почти всё. Или не всё? Мы уже отговорили свои серьезные разговоры, слышишь? Отговорили! Со швырянием кольца в траву, со стоянием на поляне, с кровью и смертями, погребальными кострами и Потустороньем. Отговорили! От-го-во-ри-ли! Боги, божечки, что ещё я сделала не так?
— Глянь, что там за шум?
— Что?
— Выгляни в окно, говорю.
Верна разжала пальцы, выдохнула, прошла к окну, улыбнулась. Сивый, волки тебя задери, я не знаю, что за разговор у тебя на уме, я не знаю, какие глазки строит тебе эта сисястая ворона, но я знаю тебя так, как никогда не знала даже твоя несчастная мать. И плевать мне на всё, потому что сейчас ты ухмыляешься, а под твоим взглядом у меня просто горят лопатки. Ты не знаешь, зато я знаю — взгляд продает тебя с потрохами.
— Что там?
Верна повернулась, показала на Сивого пальцем, чиркнула себя по горлу, закатила глаза, вывалила дурашливо язык.
Хлопнула дверь, влетел взъерошенный Жарик, на пару шагов отстал от него Сунд, мальчишка Гюста, а от дверей донесся горячий детский шёпоток: «Даст! А я говорю, не даст!»
— Отец, дай Улльгу! Дело срочное!
Сивый медленно загнал брови повыше. «Это ещё зачем?»
— Морского змея будем бить!
— На веслах не сможете.
— А на парусе!
— А кормщиком кто?
— Сунд пойдет. Гюст его всему научил. Давеча шторм был, помнишь? Это морской змей волнение учинил. Елозил в глубине, как уж! — и руками заполоскал, вот так елозил змей! — Отец, ты хоть понимаешь, насколько все угрожающе сложилось?
Сивый медленно кивнул. Верна восхищенно качала головой. Хорош, подлец, ничем себя не выдает, жилкой не шелохнет, ровно это Щёлк докладывает о серьезных бедах, а не мальчишка воюет с невиданными чудовищами.
— Змей, говоришь?
— Ага, змей! Морской! Вот такенный! — Жарик задрал руки над головой, встал на цыпочки, многозначительно покосился на Сунда. Тот раскинул хитрыми глазками, влез на лавку, показал оттуда — ещё больше, вот такой!
— Так это из-за него небо заволокло, и ветер поднялся?
— Ага! Точно!
— А вот мы с Гюстом на змея другое соображение нашли, — Сивый огладил бороду, покосился на порог.
Несколько мальчишек одним глазком заглядывали в дом, чем все кончится? Три мордахи, одна над другой выросли вбок из дверного косяка. Даст воевода корабль, или не даст? Вроде должен дать.
— Раньше нас на змея? Отец, мы первые это придумали!
— Просто хотели морскую повозку сообразить.
Сунд медленно слез с лавки, Жарик опустил руки.
— Это как?
— Запрячь Змея в Улльгу. И Змей жив останется, и Улльга против других граппров станет быстрее вдвое.
Мальчишки переглянулись, не сговариваясь, повернулись к порогу. Ну как?
Советчики скрылись из дверного створа один за другим. Ага, даст, как же! Запрягут и сами кататься будут.
— Отец, тогда я Теньку возьму, ага?
— Ага.
Сунд склонился к другу, шепнул на весь дом: «Я сейчас, только возьму у отца Бутура». Мальчишки колобками выкатились из дома, один со всех ног унесся домой, второй нырнул в конюшню. Через счёт, с Жариком на спине, без седла, медленный шагом вышел мудрый Тенька, ровно человек, покосился в открытое окно: «Сивый, ты ополоумел? Тебе меня не жаль?», величаво пошел по тропке в чащу.