Рожденная из волн устало откинула голову на борт, одними губами прошептала «да», прикрыла глаза. Пропади всё пропадом. Пропади… Пропадом…
Глава 11
—…а этот вот, — Тычок пальцем показал на Безрода, — грозился меня больше в море не взять! Ишь ты, распоясался! Оперился, понимаешь! Крылья расправил! Я те дам, Тычка дома запереть!
— Ай-ай-ай, — Стюжень погрозил Сивому пальцем, — разве так можно с раненным бойцом? Ишь ты, оперился! Крылья расправил! Тебя для этого воеводой сюда князь поставил, чтобы ты доблестных бойцов заживо на суше морил?
— Да! Для этого?
Безрод надувал щеки, глотал смех и держался как мог. Бабке Ясне полегче, вон сидит за спинами стариков, мало по лавке не катается, и ведь смеётся, старая, так беззвучно, что ничего не слышно.
— Я больше не буду.
— То-то же, оболтус!
— Да! Вот так! Понял, оболтус?
Бабка Ясна задавила смех, утерла слёзы, отправила Тычка по хозяйственной надобности к соседям, и тот, уходя, в дверях погрозил пальцем, мол, смотри у меня. Безрод выдохнул, встал из-за стола, поцеловал Ясну. Старуха расцвела, как ромашка на поляне, прижалась к Сивому, погладила по голове. Да, кажется, всё так и должно быть. Дом, Безрод, внуки.
— Порожнее отгремело, займем языки ст о ящими делами, — Стюжень достал из сумы свиток, пис а ло, долбленку с чернилами. — Ну, давай, рассказывай. Что на этот раз?
— Войну пророчил, — Сивый разлил молока по кружкам. — Пятнадцать воев ранят. О смертях не заговаривал, но и так ясно. Хитрый, балабол. Умолчал.
— Война? Не морская стычка? Точно?
— Всякое возможно. Но в стычках ладья на ладью… нет. Не столько.
Стюжень записывал, время от времени поднимая на Безрода тревожный взгляд.
— Одно пророчество я не понял, — Сивый нахмурился, — Говорил, дескать, меч видел над моим отцом.
— Меч над отцом? — в один голос переспросили ворожцы.
— Ага, меч, — Безрод намочил усы в молоке.
Стюжень нахмурился, записал. И с течением времени мрачнел всё больше. Ровно не черные строчки исполосовали пергаментный свиток, а нацело залило мраком, когда ни единого светлого пятнышка.
— Всё?
— Да.
— Та дева на Угольке, кто она? Вы это почуяли? — Стюжень повернулся к Ясне.
— Да, старый, — ворожея присела напротив, рядом с Безродом. — Едва увидела, ровно в ушах зазвенело. Распариваю в бане, а саму качает, чисто ладейку на волнах. И в глазах все плывёт.
— От неё, действительно, ворожба волнами исходит, — Стюжень кивнул, покрутил в руках пис а ло, едва не сломал.
— Как волна смрада от трупа, — вздохнула Ясна.
— Давай, беспортошный, рассказывай.
— Нашли в море. Кругом туманище, да вот первая странность — Гюст будто колыхание завесы углядел за перестрел. Ровно клубы волнуются, колобродят. Так бывает, когда дым ладонью ворошишь. Ну, или парусом. Ладно, подняли эту. Всё как должно быть — обезвожена, мокрая, соль коркой на лице, обломки досок верёвкой связаны. Вроде умирает, вроде плохо ей, а Тычок боли не чует. Лыбится, да глазками титьки мерит.
— И говорят, не только глазками, — Ясна повернулась к Сивому.
— Про то сами разбирайтесь, — Безрод усмехнулся. — Доски увязаны морским узлом. Едва громко попросил Гюста обглядеть плотик, разрезала узлы и выбросила. Ледку сказала, мол, у них так принято. Дескать, распустила узлы — прочь беды и страдания.
— Ещё странности?
Ещё? Сивый вздохнул. Странности человек ногами и руками творит, да языком отливает. Мог бы связать ей руки-ноги, сделал бы, не поморщился. Затычку в рот, повязку на глаза, верёвочную петельку на руки, второй конец — к ошейнику Черноглаза.
— Про голубиную службу спрашивала. Есть или нет.
— Голубиная служба?
— Да, — Сивый глотнул молока, закатил глаза. Хорошо!
— Есть ли связь с Большой Землей, — задумчиво пробормотал старик, — Как быстро можно дать знак беды. А ты что?
— А что я? — Безрод усмехнулся. — Дурак, он и есть дурак. Мечи наголо! Руби! Коли!
— Выходит, не сказал.
— Ясное дело не сказал. Нет их у нас. Ничего не увидела, ничего не показал.
— Н-да, и ведь не соврал. Голубь — штука ненадежная. Моречник догонит, только перья полетят. Мы, кстати, ещё парочку моречников привезли. С черной полосой на хвосте. А дети не могли всё рассказать?
— Жарику особо наказал за гостьей глядеть в оба глаза. Мол, береги чернявую, не заблудилась бы.
— И?
— Ровно воду плеснули в костер. Или молока в рассол. Едва шерсть на загривке у неё не встала.