Только малыши, пожалуй, и счастливы бывают, пока не вникли, пока мало в этой жизни видели. Пока им в розовом свете чудятся все последующие дни! А во всех сложностях реальной жизни с ее уродливыми правилами и несправедливыми законами, им бы подольше не встречаться! Хотя, о чем это я? И им не избежать! Придет их срок, нахлебаются вдоволь радостей этой паучьей жизни, – подумал Тимофей о великом некогда народе, забывая на время собственную боль.
Однако скрип речного песка…
Скрип песка выдал приближение очередного «бездельника», маявшегося без работы, как и Тимофей. Наличие повода для солидарности Тимофея не обрадовало – его последние размышления не располагали к тому, чтобы любезничать и пустословить. Потому он продолжал лежать, внешне не реагируя на появившийся раздражитель, лишь непроизвольно напрягся, прислушиваясь, оттого тягостные мысли на время отступили. Впрочем, осадок, надолго испортивший настроение, остался.
– Так это ты, Тимоха, разлегся? Наш тебе безработный привет! Смотри, лед-то как попер! Потому и дубарь такой! Насквозь прошивает! – его действительно знобило.
Тимофей из вежливости откликнулся, не открывая глаз:
– Это ты, Наливайко, что ли? Тогда не тяни – наливай-ка поскорее, елка-дрын! Вот и согреешься!
– Очень смешно… Что-нибудь новенькое придумай! – он помолчал. – Отдыхаешь-то почём? Опять работа стоит? Вот и у меня электроды вышли. Бригадир-то обещал… через час-другой. Сиди теперь. А Камиль, татарин кривоногий, для себя пачку как-то заныкал! Теперь варит, зараза прижимистая! Все они вредные! Одним словом – татарва!
– Ничего, отдыхай! Опоздал ты с заборами своими! Давно всё и растащили, и поделили! Теперь не торопись, когда-нибудь ещё доваришь, – незлобно подытожил Тимофей.
– Ну, конечно! А деньги мне за что начислят? На шиши прикажешь жить? На жену глядеть и стыдно, и жалко – как она ещё выкручивается, духом не падает, да и меня подбадривает. Вот, что значит, настоящая женщина – только за счет покоя в семье, который она обеспечивает, и держимся. Пока держимся. А я мужиком называюсь, да ничего против нее не стою!
– Ты что-то путаешь, елка-дрын. Разве деньги за работу дают? Впрочем, в чем-то ты и прав. Кто много работает, тот много и получает. – Тимофей сделал паузу и продолжил с усмешкой. – Только получает не деньги, а инфаркты, инсульты, да прочие гадости! Так что, ты старайся, Наливайко! Зарабатывай, помогай строительству капитализма!
Наливайко вздохнул и промолчал, а Тимофей, видимо, всё же обрадовался какому-никакому товарищу, разговорился.
– Не пойму я тебя – уж мы-то, местные, издавна к комбинату прикипели. И понятно почему. А какого лешего ты сюда из города ездишь? Будто не знаешь, что денег на комбинате, кот наплакал. Директору деньги нужны? Отвечаю, если сам не знаешь, – еще как нужны! Главному инженеру деньги нужны? А главбуху? Всем им нужны, это тебе понятно, Наливайко? А поскольку ты всегда молчишь, то они и не знают, что тебе тоже деньги нужны! Вот они тебя и не приглашают в свою компанию. А ты стесняешься, елка-дрын, за грудки их взять, чтобы о себе напомнить! Закурить-то есть?
– Утром стрельнул. Одну. И больше нет. Однако всё-то ты про меня знаешь! Будто в городе есть куда податься! Вранье это! Работа, может, там и есть, да зарплаты нет. И вообще – все советские заводы, других-то нет, давно стоят. Одна видимость работы! Потому, ловить там тоже нечего! Сюда хоть на транспорте экономлю… Кстати, Тимоха, не приходилось мне узнать, чтобы и ты кого-то за грудки брал!
– Так мне деньги не нужны! Мне их тратить некуда. Меня натуральное хозяйство поддерживает. Жена по магазинам шастать не привычна, а на рекламу паскудную я не реагирую, не кидаюсь, на что попало. Это ты, Наливайко, без денег – совсем не жилец! Да бог с ними! А на татарина ты опять зря накатываешь! – подытожил Тимофей. – Ты с него пример бери. Всё у него припасено – и электроды есть, и сигареты, и совесть. Вон, вчера на реке корриду учинил!
– Ты о чём? Это, где гладиаторы сражаются, что ли?
– Темный ты человек, Наливайко! Как тебя земля сорок лет носит! Гладиаторы, это только по телевизору, где бои без правил. А коррида – это, когда озверевшие быки по улицам Парижа дурней гоняют. И дурни от рогов уворачиваются. Если прыти, конечно, им хватает! В общем, коррида!
– В Париже, говоришь! Это где самая высокая башня, с рестораном наверху? Да! У них всё с размахом…