Нам со Славкой удалось выпросить у тёти Ани кулёчек, свёрнутый из газеты, с несколькими ложками молока, причём показали и того, для кого оно предназначалось. Мы принялись, поблагодарив тётю Аню, поить нашего подопечного. К удивлению, он не хотел или, вернее всего, не умел пить его и продолжал пищать и трястись всем тельцем. Мы нашли тряпку, обтёрли, подсушили кроху на солнышке и укутали в неё же. К тому времени кулёк промок, и содержимое его неумолимо, капля за каплей стало просачиваться в мои ладони. Тогда я попросил Славика осторожно разжать пастёшку котёнка и с ладони слил молоко в неё. Ура! Хоть что-то попало крохотуле.
Весь день мы не выпускали свою находку из рук, а когда с работы вернулась мама, дружно и радостно закричали:
— А мы котёнка нашли! Ты разрешишь, чтобы он у нас жил? Он очень хороший. Только совсем махонький.
Котёнок лежал на полу, замотанный в тряпку, потому что постоянно норовил выбраться, выкарабкаться из «пелёнок».
— Он вырастет и будет мышей ловить, которые у нас в подполе картошку зимой грызут. Его и кормить не надо будет.
На лице мамы я уловил тень недовольства. Она явно не разделяла наши восторги.
— Ну-ка, покажи, Юрий, что такое вы нашли?
Я развернул тряпку и продемонстрировал наше сокровище — ведь у нас в квартире никогда не жил собственный кот.
— Он тебе понравится, — добавил я с большой надеждой на одобрение.
Мама взглянула на нашу находку и тихо, как будто ужаснувшись чего-то, произнесла:
— Боже мой!
В её голосе слышался непонятный мне испуг. И на нас она смотрела тоже испуганно и сердито.
— Где вы его взяли? — жестко спросила она меня.
— Мы его из помойки вытащили. У трамвайщиков. Если б не мы, он умер бы. В этой…
— Замолчи! — резко приказала она и произнесла вовсе непонятное: — И это всё ты, Юра. Какой ужас! Стригущий лишай!
Потом она долго молчала, разглядывая беспомощно барахтавшегося и издававшего жалобные звуки котёнка, и наконец вымолвила с укоризной:
— Боже мой! Что вы наделали!
И сразу же тоном, не допускающим возражений, добавила:
— Сию секунду садитесь на стулья и ни к чему не притрагивайтесь руками! Когда вы его нашли? Днём? Что дальше делали? Мыли? Где? Под колонкой?
— Да, — подавленно ответил я, предчувствуя недоброе, ожидающее меня.
— Славик его тоже брал в руки?
— Ну да. Мы оба его согревали. Он весь дрожал. Трясся, как зимой от холода. Совсем голый. Шёрстки нет, не выросла ещё.
— Это животное — больное. И заразное. Вы тоже заразились от него. Не вставайте. Сейчас я вам смажу кожу. Пока болезнь не набрала силу, и вы не покрылись лишаями.
Мама открыла один из шкафов, где на верхней полке лежали как бы недоступные для нас, меня и Славки, разные лекарства, которые нам строжайше было запрещено трогать или брать в руки. И тем более — пробовать. Это сугубо мамино хозяйство — ведь она врач. Хоть ветеринарный и санитарный, но врач. На военный завод она пошла работать по чьему-то призыву.
Она вынула большой коричневого цвета флакон с притёртой пробкой, наполненный зелёнкой, принесла с кухни лучину, накрутила на неё вату.
— А котёнка тоже будешь лечить? — спросил я робко.
Мама надела резиновые перчатки, молча завернула крохотное тельце в ту самую тряпку и вынесла его из комнаты.
Случилось то недоброе, которое я почувствовал раньше, — вернулась она с пустыми руками.
— А где котёнок? — спросил я недоумённо.
— Мне так хочется отодрать тебя за твою глупую выходку. Об этом существе я чтобы единого слова от вас не слышала. Котёнок нежизнеспособен. Понял? К тому же — источник заразы.
— Как? Он ведь живой! — возразил я. — Его тоже надо лечить. Вместе с нами. Его надо вылечить. Его и нас. Зелёнкой.
— Ты перечишь матери? Ты знаешь больше, чем я? Скажешь ещё слово о котёнке, я отхлещу тебя отцовским ремнём. Если у тебя ума не хватает понять.
После подобных угроз я обычно умолкал, отвращая наказание. Но сейчас, вцепившись пальцами в круглое, с дырочками сиденье «венского», ещё бабушкиного стула, я забазлал:
— Мама, что ты сделала! Ведь он погибнет! Он живой! Был живой!
Мама подошла к другому шкафу, где лежали и висели постельные вещи и одежда, и достала ненавистный ремень. С никелированной пряжкой и такими же накладками. Ещё холостым отец приобрёл его во Владикавказе. На мою беду.
— Я отдеру тебя за дерзость и непослушание как сидорову козу.
Но я продолжал упорствовать. Несмотря ни на что.
Расправа была короткой.
— За что? — орал я, обливаясь слезами. — Хочу котёнка спасти, чтобы он не умер!