…Через много лет, приезжая в город своего детства, чтобы проведать родителей, я каждый раз вспоминал с грустью о давно не существующем источнике, о котором, вероятно, все прочно забыли.
Под окнами тёти Тани ещё в шестидесятые направо вдоль тропинки росли то картошка, то цветы на продажу, то появился обнесённый металлической сеткой загон для десятка кур на том месте, где когда-то бил ключ. Их разведением одинокая тётя Таня занялась вместе с сожителем — пенсионером Андреичем, суетливым и суесловным мужичком, такого же с ней ростика, — отчаялась ждать своего Ивана, да и сына уже не было в живых и ни за кого она не получала никаких государственных пособий — ни копейки.
А меня в каждый приезд подмывало воскресить родник. Хотя в сооружении из металлических предметов, намертво связанных проволокой, виднелась какая-то не просыхающая лужица, из которой пили, задрав головы, куры и цыплята. Однажды я поведал о ключике Андреичу, ибо он вёл хозяйство. Но лукавый пенсионер повздыхал нарочито и улизнул от прямого ответа. Деловой и практичный, он не пожелал рушить курятник. Ради чего, спрашивается?
А если бы мне даже удалось вывести на свет божий весь ключик, то, во что превратил бы его куровод Андреич, — в такую же загаженную поилку для своих хохлаток?
Да и родители упросили меня не лезть на рожон, не тревожить и не раздражать соседей.
Минуло ещё десятилетие. Скончался от сердечного приступа Андреич. Переселили в новые квартиры оставшихся обитателей дома, и, несмотря на сопротивление тёти Тани, его разломали.
Рядом с руинами до середины восьмидесятых ржавел металлический скелет курятника, сработанный хозяйственным Андреичем — на века — из старых железных кроватей, оконных решёток, — всё это он насобирал на помойках.
Теперь, кажется, можно беспрепятственно вызволить ключ. И я решился. В нашей сарайке нашёл тяжеленный лом, которым в юности зарабатывал деньги на приобретение книг, и с чмоканьем через вагу вывернул каменюку, заткнувшую родник почти на полвека. Выждав, когда муть осядет, я лёг на рыжий помятый бурьян и напился досыта. Вода осталась такой же студёной и вкусной, как в далёком детстве, в том роднике возле уже не существующего дома, в котором прошла большая часть моей жизни.
Ещё долго я сидел возле ямки, наполненной студёной водой, и в ней, как в очень далёкие годы, под тончайшей колышущейся слюдой поверхности безостановочно веселились пляшущие разноцветные песчинки. Он снова ожил, надёжно охраняемый непролазным, дремучим бурьяном, заполонившим покинутый всеми, кроме Васильевых и Бруков, двор. Кому родник нужен, чью жажду утолит, кого обрадует? Ведь на руины никто не захаживает. К тому же через некоторое время здесь, несомненно, воздвигнут бетонные коробки деловые предприниматели, а землю вокруг закуют в асфальтовый панцирь. Навсегда.
Запретная зона[3]
Памяти брата Станислава, погибшего от руки пьяного милиционера и равнодушия врача-хирурга
Мы с братишкой долго бродили вокруг огромного квадрата заграждений из кое-где порыжевшей и пачкавшей руки колючей проволоки. Часовые перестали обращать на нас внимание — много пацанов и девчонок топталось возле огороженного здания городского цирка, с огромным куполом, недавно, кажется летом или осенью сорок первого, превращённого в казарму. Вернее, как были осведомлены все свободские пацаны, в учебный центр, где тренировали будущих лыжников-диверсантов.
Помещение цирка было мне знакомо, до войны мы часто, по воскресеньям, всей семьёй ходили на весёлые представления. Особенно мне запомнились дуровские дрессированные звери, акробаты и клоуны. Теперь же здесь призывники учились мастерству воевать с фашистами, и в их числе наш отец.
3
Впервые рассказ опубликован в сборнике «Родник возле дома» (Свердловск, 1991. С. 98–108).