И я, каждый раз проходя мимо вахтёра на первом этаже, всегда называл себя и к кому иду — учить вместе с Вовкой уроки. Лгал, прзнаюсь. Кудряшов подсказал.
На чердаке своего дома, открыв замок, висевший на массивной дверце, ржавым гвоздём, он сразу по приезде продолжил охоту на голубей-сизарей, которые на чердаке жили стаями с довоенных времён. Весь чердак был усыпан их помётом.
Постепенно Вовка переловил нехитрым приспособлением из дырявого тазика, щепочки и куска шпагата пернатых аборигенов. Кто не попал в ловушку, улетел куда-то, наверное через слуховое окно, и где-то нашёл безопасное пристанище. Вовка сокрушался об ускользнувшей добыче и всё пытался разгадать, как они от него улизнули, пока я не указал на небольшое полукруглое отверстие в крыше — слуховое окно.
Птичий приварок, к моему удивлению, не сразу, но поставил на ноги Вовкину маму. Когда Кудряшовых привезли с вокзала, тётя Лена и ходить-то не могла от голодной водянки. Еле передвигалась. Лишь с чужой помощью. И это ещё что! В Ленинграде умер от голода брат Вовки, едва не дотянув до шестнадцати. Они с тётей Леной укутали его в мокрые тряпки, чтобы легче было замороженным катить по обледенелым улицам, и Вовка волоком по тротуарам утащил брата на Пискарёвское кладбище. Ведь еды-то ему, старшему, требовалось поболее. Вот он и не выдержал. Калорий, чтобы выжить, не хватало, объяснил мне Вовка.
…Кудряшов со временем обследовал чердаки всех близлежащих домов, куда он мог проникнуть и где водились голуби, а за наличниками окон таились воробьиные гнёзда. И на Свободе, и на Пушкина. Да и на Труда наведывался. Добытчик! Робинзон Крузо!
За вороньими яйцами Кудряшов совершал набеги на остров (который почему-то звали садом-островом), ухитряясь забираться на высоченные вековые тополя, недоступные ни одному из нас. Опасное занятие — вороны могли напасть стаей и сбросить с дерева. Глаза выклевать, например. Я о таком слыхивал. Но Вовка — храбрец! Настоящий охотник. Отважный. Рыбу подсекает на самодельный, выточенный им из куска стальной проволоки крючок даже удачнее, чем иные взрослые на настоящий заводской «заглотыш». Всё у него получается, за что ни возьмётся. Мы почти неразлучны. Встречаемся каждый день.
…После двух-трёх нырков вылезаю на берег и подробно рассказываю другу обо всём, что видел на кладбище. Показываю, конечно, и свои сокровища — гильзы. Делюсь. Со всеми. Чтобы никого не обидеть: ни Бобынька, ни Славика, ни Игорёшку, ни комиссара отряда Вовку.
И тут меня осеняет: а что произошло с самолётом погибшего лётчика? Где он? Винт, ясное дело, пришпандорен к могильному памятнику. А сам «ястребок» куда делся? Если остался на нейтральной территории, то там, следует полагать, до сих пор и находится.
В воображении возникает краснозвёздный серебристый самолёт — без пропеллера. Он одиноко накренился в густой траве на поляне, точно такой, какую я недавно пересёк в бору по пути с кладбища. Нет, «ястребок» притулился возле двух елей, их разлапистые ветви надёжно укрывают боевую машину от чужих глаз — никакой фашист не заметит. К тому же эта местность наверняка уже отбита у врага. Остаётся лишь установить, где она находится. Полагаю, лётчикам, друзьям Луценко, было не до подбитого самолёта — вперёд, только вперёд и как можно быстрее — вот их цель! К победе!
Вовка, поглощённый колыханием пробочного поплавка на мелкой волне, не пытается оспорить меня. Это ещё больше укрепляет мою уверенность, что «ястребок» Героя существует, и его следует как можно быстрее разыскать и отремонтировать. Кому поиском заняться, как не мне? Решено. Еду! Чтобы обнаружить летательный аппарат и занять место погибшего. Хочется верить, что топливный бак миновала шальная пуля и он ещё наполовину заполнен бензином. Так что до ближайшего нашего аэродрома дотяну!
Вот только закавыка: необходим новый пропеллер. Сделать его поможет мне Вовка — мастер на все руки.
Предлагаю другу приступить к делу немедленно — не терплю что-то откладывать на пото́м. Пото́м — значит никогда. И мама так говорит: всегда всё делать надо сразу, как бы сильно ни устал или некогда. Вместе с новым пропеллером на фронт захвачу побольше листовок. Чтобы разбрасывать из своего самолёта. Вижу — мысленно — большой заголовок в центральной газете: «Юный лётчик громит фашистов». Это обо мне!
…Итак, удочку на плечо, забираем улов и червей в баночке и приступаем к самому важному сейчас в моей жизни делу.
Но прежде всем штабом бежим на Митрофановское кладбище. Вовка тщательно измеряет тёти-Лениным портняжным метром, захваченным в последнюю минуту из ленинградской квартиры вместе с золочёными напёрстком и иглой в бархатной алой малюсенькой подушечке и миниатюрными, тоже позолоченными, ножницами — в кармане халата оказавшимися. (Её теперь они спасают — дают возможность немного подзаработать.) Начштаба сейчас винт набрасывает на клочке обоев — чертёж будущего изделия, точную копию. Толковый парень! Напрасно я с ним поначалу повздорил. Верно он рассуждает: здоровье мамы дороже воробьёв и голубей. Если б их в Ленинграде водилось столько, сколько в Челябе, брат остался б жив… Да и не только он.