— Я понимаю.
— Конечно, понимаешь, потому что сама в этой шкуре побывала. Только одного понимания тут мало. Надо еще и верить. Во что верить? А во все хорошее. В настоящую любовь, например. Потому что настоящая любовь существует. Правда! Я знаю людей, простые моряцкие семьи. Знаю, где она есть, несмотря ни на что, любовь. Знаешь, как хорошо бывает в такой семье? Как легко на душе.
— Греешься у чужого огня?
— Может, так, а может, и нет, — он начал одеваться. — Иногда мне кажется, что я просто учусь.
— Чему, интересно?
— Любить, если хочешь… Настоящая любовь, она ведь тоже просто так никому, наверное, не дается. Постепенно приходит, как всякий другой опыт.
— Уходишь?
— Пора мне.
— И у меня чему-нибудь научился?
— Возможно, — Загораш наклонился, ища ее раскрытые губы. — Даже наверняка… Что же это? — он резко выпрямился и прислушался.
Привычная вибрация, пронизывающая весь пароход вместе с плавающими на нем людьми и неодушевленными вещами, внезапно изменила свою тональность. Чуткое ухо стармеха, приученное даже во сне ловить биение судового пульса, ухватило это в то самое мгновение, когда всюду погас свет и пропали волнистые тени на подволоке. Было ощутимо слышно, как машина сбросила нагрузку и явственно изменился стук движущихся частей. Черпая энергию, запасенную в маховике, еще вовсю продолжал вращаться гребной вал и ходили поршни и взлетали коромысла над клапанами, но животворящее начало уже покинуло теплоход. Лишенный тока, он превратился в железный короб, который по инерции еще продолжал рассекать волны. Это продолжалось какой-то миг, потому что тут же сработали реле, включился аварийный движок и потухшие было лампы вновь налились голубовато-белым дневным сиянием.
Загораш осторожно выглянул в коридор и, никого не увидев, бросился к трапу, ведущему в машину. Пока он грохотал по окованным дюралевой полосой ступенькам, автоматика запустила главный генератор, и силовые установки возобновили свои возвратно-поступательные такты.
СИСТЕМА ЭЛЕКТРОСНАБЖЕНИЯ
Через три часа после ночной тревоги, вызванной невыясненными пока неполадками в системе электроснабжения, «Лермонтов» вновь лег на другой курс. Теперь судно шло на северо-восток под острым углом к центру циклона. Перед самым рассветом оно пересекло невидимую границу, где в упорном противоборстве столкнулись массы теплого и охлажденного воздуха. Как обычно, фронтальные явления сопровождались обильными, хотя и не слишком продолжительными дождями, смывшими с окраски всю соляную пудру.
Ливень иссяк на рассвете, причем так же внезапно, как и начался. И когда всплыло похожее на радиобуй оранжевое солнце, палуба засверкала, словно какой-нибудь заливной луг, зеленый, прохладный, весь в парной и медвяной росе. Она высохла прямо на глазах, выпитая сухим холодным дыханием Ледовитого океана. Арктический воздух вообще отличается примечательными свойствами. Он на диво прозрачен, отчего небесный купол и предстает глубоким и синим, словно его наполнили сжиженным кислородом, который тает на солнце, курясь едва уловимым студеным дымком.
В океане, повторяющем малейшие изменения небесных оттенков, это явление многократно усиливается. Напитанная светом синь, которая проблескивает в волнах под линзой арктического ветра, не имеет названия даже на языке художников, потому что синий кобальт и берлинская лазурь лишь бледные тени в сравнении с ней. Даже сугубо практичные товарищи, вроде боцмана Снуркова, давным-давно переставшие замечать краски заката и моря, невольно залюбовались невиданной игрой тонов. Ленивые вспышки, вскипающие из самых недр, слепили и завораживали совершенно необычным, тягучим, как мед, переливом. Безотчетно хотелось зажмуриться и с радостным воплем сигануть в прохладные целительные глубины.
По крайней мере так мечталось Гене, когда он дремал в холодке, утомленный зеркальным мерцанием и вполне ощутимой бортовой качкой. Мысль искупаться пришла и еще кое-кому из ребят, так что у крана с забортной водой, которая была сейчас намного теплее воздуха, образовалась небольшая очередь.
До сих пор регулярными обливаниями занимался только боцман. Раскрутив до отказа вентиль, он подставлял спину широкой струе и сразу же принимался визжать, словно его щекотали. Вдоволь наоравшись, ложился прямо на залитую водой палубу отдыхать. Это называлось у него морской ванной.