— Трое суток псу под хвост, — скупо уронил капитан, помешивая пиво соломкой, облепленной зернами соли.
— С нас за эти сутки не спросят, Константин Алексеевич, — откровенно высказался Шередко.
— Ладно, Василий Михайлович, — Дугин допил остатки и решительно поднялся. — Спасибо вам на добром слове да и за работу… Идите отсыпайтесь.
— Сразу на Гибралтар возьмем, Константин Алексеевич?
— Обмозговать нужно… Сейчас для нас самое главное от циклона удрать. Любой ценой.
НАВИГАЦИОННАЯ РУБКА
В северном полушарии угрожающей считается правая часть циклона, где ветер, мешая расхождению, неуклонно сносит судно к центру. «Лермонтов» начал менять курс, когда ветер крутил против часовой стрелки, а циклон, соответственно, находился слева, то есть в наилучшей позиции. Дугин предпочел провести ветер справа по носу и вновь описать широкую дугу. В сравнении с прямым направлением на Гибралтар это давало проигрыш в пятнадцать часов. Беляй быстро проделал на электронном калькуляторе предварительные расчеты.
— Устраивает? — спросил он, доложив результаты.
— Устраивать может квартира или жена, — в обычном стиле отреагировал Дугин, уже радуясь, что с нервотрепкой покончено и можно спокойно заняться привычным делом. — А тут суровая необходимость. Выбирать не приходится.
— Почему? — возразил старпом. — Есть еще один вариант. В случае удачи теряем часов восемь, не более.
— Знаю я ваши варианты! Лучше не спешить. По крайней мере зубы целы будут, — капитан покосился на Мирошниченко, которому позапрошлой зимой крепко досталось в Японском море. — Предпочитаю пропускать циклоны, тайфуны и прочие ураганы на некотором отдалении, — он включил второй локатор. — Вахтенного к штурвалу! А где четвертый?
— Сейчас вызову, Константин Алексеевич, — сказал Мирошниченко.
В сложных ситуациях Дугин предпочитал иметь штурманов под рукой, невзирая на очередность. Сцепив за спиной руки, он мерил шагами рубку, то останавливаясь возле экрана, то пристально вглядываясь в кромешную темень, где не было и не могло быть ничего, кроме волн. Задавая самые разнообразные вопросы, он надолго замирал у курсографа, следя за тем, как плавает из стороны в сторону диск, затем выходил на площадку, чтобы самому взглянуть на термометр. Помощники знали, что сейчас капитана лучше не трогать. У него был свой отработанный метод накопления информации, и пока не достигалась полная ясность, он требовал лишь быстрых и точных ответов и мгновенного исполнения приказаний. Любое некстати оброненное слово или шутка могли вызвать крайнее неудовольствие. А уж о возражениях и вовсе нужно было забыть. Когда капитан, словно профессор на обходе, сопровождаемый почтительной свитой врачей и ординаторов, метался от площадки к площадке, спрашивая то карту погоды, то какой-нибудь пеленг, перечить ему мог только заведомый камикадзе. По крайней мере, так утверждала молва, которую старпом всячески поддерживал.
Но, уяснив для себя обстановку, Константин Алексеевич вновь становился душа-человеком. Рассыпал прибаутки, предавался романтическим воспоминаниям, одним словом, вел судно с легкостью виртуоза. В такие моменты работать с ним было одно удовольствие. Это слово, кстати, поскольку весь набор хохм был известен, кто-нибудь обязательно вставлял в разговор, на что следовал неизменный ответ:
— С удовольствием дороже!
Первым, как правило, смеялся сам Дугин. Но и остальным тоже было нескучно.
Судя по барометру, который начал медленно подыматься, «Лермонтов» уверенно уходил из опасной зоны. Но сила ветра росла, и волна тоже набирала баллы. Дугин обернулся к кренометру. Его беспокоил не столько размах качки, сколько нарушение закономерности. В наш век глобальных климатических сдвигов, когда не только на суше, но и в море погода перестала подчиняться привычному распорядку, гигантские атмосферные фронты распространялись чуть ли не на все полушарие.
Штормовая зона, в которую угодил теплоход, явилась лишь случайной флюктуацией в глобальной системе, ничтожным, непредсказуемым всплеском. Чисто физически от этого было, конечно, не легче.