Сознание значимости разработки, требования производства и жесткий график лишь подстегивали воображение, заставляли собраться. Но вдохновенной, всепоглощающей жажды не было никогда. Временами хотелось, очень хотелось пережить острое, лишь понаслышке известное ощущение. Вначале он даже мечтал о нем, как мечтают подростки о любви, горячо и нетерпеливо, потом махнул рукой и выбросил из головы. Может, задачи доставались слишком облегченные, может, от природы недоставало подлинной увлеченности. Внешне это никак не проявилось. Выручали недюжинные способности, солидная школа и безошибочная быстрота реакции. К внешним проявлениям успеха Мечов оставался довольно равнодушным. Знал, что стоит большего. Но был достаточно умен, чтобы держать свое знание при себе. Его самоуверенность проявлялась иначе. Не страдая комплексом перестраховки, он многое брал на себя и, сделав молниеносную прикидку, принимал решение. Подчас неожиданное, даже рискованное. Отвечать за ошибки не боялся, но и осложнений отнюдь не искал. Поэтому гибко отступал, когда обнаруживались серьезные препятствия, с удивительной легкостью переключался на другое. Тупиковых ситуаций он не переносили всегда держал про запас альтернативное решение. Одни видели в этом проявление беспринципности, другие — творческую одаренность.
Столь же полярным оценкам подвергалась и его сугубо личная жизнь. Внешне весьма привлекательный, он нравился многим и, мягко говоря, не отличался склонностью зарывать талант в землю. Но и на галантном поприще не умел полностью отдаваться даже самому сильному увлечению. Возможно потому, что не хотел слишком крепко привязываться, страшился новых потерь. Казалось бы, грех жаловаться Андрею Петровичу на судьбу. Поисковый цех, которым он руководил, последние три года выполнял важные производственные задания в масштабах всего комбината. Промышленный атомный реактор, автоклавы, новейшие руднотермические печи — все это стало возможным лишь благодаря цеху: научным разработкам, стендовым испытаниям, по меньшей мере, доводке. Не удивительно, что Мечова выдвигали, он был на подъеме, ни одно мало-мальски значительное решение не принималось без его ведома. При всем этом у него еще оставалось время на «чистую» науку — на теорию, которая поздно или рано тоже приносила свои плоды. Постепенно накапливался интересный материал для монографии по физико-химической механике металлических расплавов. Вырисовывалась и тема докторской диссертации. Если принести в жертву длинные отпуска с их почти стандартным набором скоропалительных удовольствий, ре можно было бы осилить годика за четыре. Но Мечов ничем не желал жертвовать: ни югом, ни охотой в тундре, ни, тем паче, рыбалкой. Редкие минуты полного довольства, когда без особых на то причин, нисходит блаженный покой, он ценил превыше потенциальных, узаконенных ВАКом благ.
— Мозгу тоже требуется холостой ход, — отшучивался на упреки коллег, — должен я дать ему возможность заприходовать информацию? Рассовать по всяким ячейкам?
Так и жил, большей частью плывя по течению, не предъявляя непомерных требований ни к себе, ни к ближним.
И в мыслях не держал, что его, такого спокойного, такого безразлично-доброжелательного, цепко захватит тоска. Вероломно, внезапно, как тать в ночи. С бесстрастием исследователя попытался Андрей Петрович подвергнуть анализу собственные потаенные ощущения. Растревоженная мысль сама собой блуждала по сумеречному лабиринту. Приблизительно знакомый с принципами системного анализа, Мечов подозревал, что особого откровения «изнутри» не обретет. Требовалось выйти «вовне», подняться на более высокий системный уровень. Но именно тут таилась безотказно действующая ловушка. Угрожавший Мечову-личности тупик оказывался на поверку чистейшим вздором, как только этот мыслящий, с кандидатским дипломом, индивид занимал подобающую ячейку в системе «эн плюс один порядка» — города, страны, человечества.
Логические узлы развязывались с удивительной легкостью, а на душе почему-то легче не становилось.
Пустота маячила впереди, как только Андрей Петрович пытался довести мысль до логического конца. Естественная жуткая пустота, с которой так легко мирится человечество и так болезненно — его отдельные представители.