Солнце светит круглые сутки, и даже в полночь над горизонтом видна половина его диска. Погода начала улучшаться: последние дни ночью стоят тридцатиградусные морозы, а днем температура повышается. Как показывают радиозонды, на высоте 1 километра воздух значительно теплее минус 12°, но зато в стратосфере, на высоте 12 километров, сильный мороз —60°.
Увезли — к общему горю — нашу милую упряжку, с помощью которой за это время нам удалось перевезти более 20 тонн грузов. С нами остался только Ропак — ласковый и чрезвычайно умный пес.
Все сильнее чувствуется приближение праздника. Убираем территорию лагеря, аккуратно укладываем грузы, расчищаем дорожки между палатками. Котляренко начал строительство первомайской трибуны из снежных кирпичей. Сегодня по проекту изобретательного аэролога Васи Канаки начали сооружать первую баню на льду: ведь прошел уже месяц с тех пор, как мы в последний, раз парились в баньке.
Мое предпраздничное настроение испортил наш общий любимец и баловень Ропак. Утром я неожиданно обнаружил, что вся вторая термометрическая площадка истоптана, ртутные термометры из снега выдернуты, разбросаны, а один максимальный термометр разбит и валяется недалеко от площадки. Затем когда я начал отсчеты по термометрам Савинова, то заметил, что один из них, углубленный в снег на 10 сантиметров, тоже сломан. Этот термометр был привязан к воткнутому в снег колышку, поэтому Ропак, пытаясь его выдернуть, откусил кончик. Я ужасно рассердился. Если бы в этот момент пес попался мне под руку, я бы его отколотил. Но когда спустя 2-3 часа Ропак подбежал и ласково положил лапы мне на грудь, приветливо виляя своим пушистым и ослепительно белым хвостом, рука не поднялась его наказать. В его умных черных глазах не было никакого смущения, они спокойно и открыто смотрели на меня. Через некоторое время раздался крик аэролога Кости Чуканина. Оказывается, сегодня Ропак решил «позавтракать» хлорвиниловой оплеткой кабеля градиентной установки и перегрыз ее…
Прилетел самолет. С ним отправили на материк первые материалы наблюдений, которые хранить на льду небезопасно.
29 апреля. После завтрака Ваня, Зяма и я, нагрузив на нарты буры, рейки, пешни, кирки, пилу, механический пресс и другое необходимое снаряжение, поехали на однолетнее ледяное поле вырубать первый куб льда — «кабан» — для определения его механических свойств. Работа настолько затянулась, что пришлось устроить перерыв и сходить в лагерь пообедать.
Возвращаясь, мы неожиданно наткнулись на одну из многочисленных каверз, которыми так богата арктическая природа. Через поле, где мы работали, прошла трещина шириной 0,5 метра, расколовшая наш аэродром на две неравные части. Смогут ли теперь садиться самолеты? А ведь еще не все грузы доставлены на льдину. Ване пришлось бежать обратно и сообщить Сомову эту грустную новость, а мы с Зямой перебрались через трещину и пошли заканчивать работу. Вскоре к нам присоединился и Ваня.
Прошел час. И вдруг мы услышали винтовочные выстрелы. Что случилось? Быстро вернувшись к краю трещины, мы остолбенели: трещины не было, а на ее месте чернело широкое разводье. Сомов приказал немедленно перебираться обратно. Но как? Решили соорудить из пустых бочек из-под горючего плот. Это оказалось нелегким делом: надо было прочно скрецить бочки друг с другом, чтобы плот не рассыпался на середине разводья.
Сначала плот оказался очень неустойчивым. Только когда подвязали с боков еще две бочки, он стал кое-как держаться на воде. Затем через разводье перекинули длинную веревку, и мне пришлось совершить первый рейс на этом импровизированном пароме. Испытание он выдержал.
Закончилось строительство бани. Во льду был вырублен шурф с удобными ледяными ступеньками — они казались сделанными из нежно-голубого мрамора. На дне шурфа установили мощную авиационную лампу (АПЛ), на нее поставили распиленную пополам бензиновую бочку — «котел» для растапливания снега и подогревания воды. Сверху шурф был накрыт палаткой. Тепло, идущее от лампы, поднималось кверху и кроме воды нагревало еще и воздух в палатке. Завтра попробуем помыться.