Вой пурги не ослабевает. Но вдруг я не то что услышал, а скорее почувствовал вблизи какой-то шорох. Медведь?! Выхватив пистолет, я только хотел загнать в ствол патрон, как прямо передо мной выросла белая фигура и чьи-то лапы опустились мне на грудь. Сердце словно оборвалось… Кто же это? И тут прямо в лицо меня лизнул своим шершавым языком Ропак!
Лишь через несколько минут я стал приходить в себя от пережитого испуга. Сердце бешено колотилось, руки дрожали, и мне стало очень жарко. С одной стороны, я был очень рад, что Ропак прибежал ко мне, а с другой — страшно зол, что он так напугал меня. Отлупить его? Но ведь он оказался единственным живым существом, кто был рядом со мной в эту тревожную бурную ночь.
Как хорошо, что я не успел выстрелить! Ведь с такого короткого расстояния я наверняка убил бы его. А Ропак тем временем уже скрылся во мраке, продолжая свою ночную прогулку. Днем его часто можно видеть свернувшимся в клубок возле какой-нибудь палатки, а ночью он совершает таинственные прогулки.
Но вот все отсчеты закончены, и можно возвращаться домой. Как приятно попасть в свою палатку, зажечь плитку, немного согреться и нырнуть в спальный мешок…
21 ноября. Два дня прохворал — простыл. А сегодня уже дежурю по лагерю. Пурга кончилась. Из-за туч показалась луна и залила ледяные просторы холодным белым светом. Под ее лучами окружающий пейзаж напоминает безжизненную лунную поверхность.
В темноте вести отсчеты по приборам на открытом морозном воздухе стало очень трудно. Стали строить снежный домик, чтобы установить там гальванометр и электротермометрический мостик с коммутатором. Во льду вырубили углубление и над ним выложили снежный купол. Сбоку сделали узкий наклонный лаз, по которому и скатывались в домик вперед ногами. Вход закрыли оленьей шкурой — внутри стало довольно тепло.
21 декабря. Морозная погода, —35°. Уже давно пересекли 80-ю параллель, а до 81-й никак добраться не можем. Возвращаясь после обследования разводья, залюбовались ледяными полями. Совершенно тихо. Луна освещает высокие гряды переторошенных льдов, бескрайние снежные просторы, медленно плывущие по высокому темному небу серебристые облака. Тени, падающие от торосов и бугров, расцветили лед множеством неуловимых оттенков.
Около 10 часов вечера загорелось северное сияние. Даже самые бывалые полярники, не раз видевшие его, признали, что это — совершенно особенное. Сначала появились очень подвижные полосы разных цветов и оттенков, но преобладали голубовато-зеленоватые. Свет загорался то тут, то там, а затем вдруг вспыхнул сразу во многих местах и быстро распространился в разных направлениях. Разноцветные полосы словно танцевали на небосклоне: сливались, меняли оттенки, пропадали в одном месте, чтобы неожиданно ярко вспыхнуть в другом.
Вдруг полосы задрожали, замигали и неожиданно превратились в извилистые цветные дорожки, пересекающие небосвод во всевозможных направлениях. Тут они красновато-розовые, там зеленые, левее оранжевые, еще дальше синие. Порой они переплетались в сложный, причудливый узор поразительной красоты и колыхались, словно огромный занавес.
Долго любовались мы волшебным миром сполохов, и только когда сияние постепенно погасло, замерзшие, но очарованные этим чудом северной природы, вернулись в лагерь.
Новый год — новые события
1 января. Наступает вечер. В кают-компании все уже готово к встрече Нового года. Где-то в тайниках Дмитриеву удалось сохранить белоснежные скатерти, и теперь он достал их. На столе среди массы закусок — оттаявшие маринованные грибы и размороженный виноградный сок. Радуют глаз и поблескивающие бутылки портвейна, которые заботливо хранились в теплой палатке радистов. Лишь благодаря их стараниям мы сегодня сможем выпить незамороженное вино. На стене висит свежий номер стенгазеты «Во льдах Арктики», первый в 1951 году. Дружеские шаржи остроумно рассказывают о новогодних снах сотрудников дрейфующей станции.