Несколько мгновений Бриттон размышляла над этим. Затем кивнула.
— Мне тоже так показалось: осторожный донельзя, — сказала она и нажала кнопку лифта. — Он один из тех людей, которым я рада на борту. Потому что в следующий раз, когда я сяду на риф, пойду на дно вместе с кораблём.
Когда «Рольвааг» благополучно пересёк экватор, с побережьем Бразилии и устьем Амазонки далеко к западу, проверенный временем ритуал начался на носу судна, точно так же, как происходил в течение сотен лет на всех океанских судах.
В тридцати футах под палубой и почти в девятистах ближе к корме, доктор Патрик Брамбель распаковывал свою последнюю коробку с книгами. Почти каждый год своей взрослой жизни он пересекал эту линию по меньшей мере раз, и находил сопутствующие церемонии — сваренный из носков «чай Нептуна», прохождение сквозь строй палубных матросов, вульгарный хохот опытных моряков — безвкусным до невозможности.
Он продолжал распаковывать и приводить в порядок свою обширную библиотеку всё время с тех пор, как «Рольвааг» покинул порт. Это было действом, которым он наслаждался почти так же сильно, как и, собственно, чтением книг. Он никогда не позволял себе торопиться. Сейчас Брамбель прошёлся скальпелем по последнему шву упаковочной ленты, отогнул края коробки и заглянул внутрь. Любящими пальцами вытащил самую верхнюю книгу, «Анатомию меланхолии» Бёртона, и поласкал её замечательную, наполовину кожаную обложку, прежде чем поместить её на последнюю свободную полку в своей каюте. «Orlando Furioso» была следующей, затем «A rebours» Хэйсмана, Колериджевские лекции по Шекспиру, сборник эссе доктора Джонсона «Бродяга», Ньюмановская «Apologia pro Vita Sua». Ни одна из этих книг не имела отношения к медицине; фактически, из более чем тысячи эклектических книг в путевой библиотеке Брамбеля лишь дюжина или около того могли рассматриваться как профессиональные — и те он отложил в медицинский чемодан, чтобы удалить профессиональное пятно из дорогой его сердцу библиотеки. Доктор Брамбель прежде всего читатель, и лишь затем — доктор.
Опустошив, наконец, коробку, Брамбель вздохнул со смешанным чувством удовлетворения и сожаления и сделал шаг назад, чтобы получше обозреть книги, стоящие плотными рядами на каждой горизонтальной поверхности и на полках. И сразу же услышал в отдалении лязг двери, за которым последовал мерный звук шагов. Брамбель неподвижно ждал, вслушиваясь, и надеясь, что это не к нему, но наверняка зная, что это не так. Шаги остановились, и со стороны приёмной донёсся короткий двойной стук.
Брамбель вздохнул ещё раз, совсем иначе, чем до этого. Быстро оглядел кабинет. Потом, заметив хирургическую маску, схватил её и приладил поверх рта. Он знал, что она полезна, когда надо поторопить пациентов. Бросил на книги последний любящий взгляд, затем выскользнул из кабинета, прикрыв за собой дверь.
Он прошёл по длинному коридору к приёмной, мимо палат госпиталя с пустыми койками, мимо операционных, мимо патологоанатомической лаборатории. Там стоял Эли Глинн с толстой папкой под мышкой.
Взгляд Глинна упал на хирургическую маску.
— Я не знал, что у вас посетители.
— Нет, никого, — сказал Брамбель через маску. — Вы — первый.
Глинн ещё на несколько мгновений задержал взгляд на маске, затем кивнул.
— Очень хорошо. Мы можем поговорить?
— Конечно.
Брамбель направился в комнату для консультаций. Он нашёл Глинна одним из самых необычных существ, которых когда-либо встречал: человек с культурой, который не находит в ней наслаждения; человек с умением говорить, который никогда к нему не прибегает; человек со скрытными серыми глазами, который избрал своим делом найти слабости всех, но уберечь свои собственные.
Брамбель закрыл дверь в комнату для консультаций.
— Прошу, садитесь, господин Глинн, — он махнул рукой на папку. — Полагаю, это медицинские истории? Они запоздали. По счастью, в них пока не было нужды.
Глинн проскользнул в кресло.
— Я отложил некоторые досье, которые могут потребовать вашего внимания. Большая часть — рутина. Есть лишь несколько исключений.
— Понимаю.
— Начнём с экипажа. У Виктора Ховелла крипторхидизм яичка.
— Странно, что он его не выправил.
Глинн поднял глаза.
— Вероятно, ему не нравится мысль о ноже в той области.
Брамбель кивнул.
Глинн пролистал ещё несколько папок. Там были обычные жалобы и проблемы со здоровьем, которые можно найти в любой случайной выборке людей: несколько диабетиков, хроническое смещение диска, один случай болезни Эддисона.
— Довольно здоровая у нас команда, — сказал Брамбель, со слабой надеждой на то, что разговор подошёл к концу.
Но нет — Глинн вытянул ещё одну группу папок.
— А здесь — психологические профили, — сказал Глинн.
Брамбель пробежал взглядом по именам.
— А что по поводу людей ЭИР?
— У нас несколько другая система, — сказал Глинн. — Досье ЭИР доступны лишь в случае нужды.
Брамбель ничего на это не ответил. Нет смысла спорить с людьми вроде Глинна.
Глинн вытащил ещё две папки из портфеля и положил их на стол Брамбеля, затем небрежно откинулся в кресле.
— На самом деле, я беспокоюсь лишь об одном человеке.
— И кто это может быть?
— МакФарлэйн.
Брамбель стянул маску вниз к подбородку.
— Лихой охотник за метеоритами? — Удивлённо спросил он.
Тот распространял вокруг ауру проблем, что правда, то правда.
Глинн постучал по верхней папке.
— Я буду предоставлять вам регулярные отчёты о нём.
Брамбель вытаращил глаза.
— МакФарлэйн — ключевая фигура, которая находится здесь не по моему выбору. У него неоднозначная карьера, мягко говоря. Именно поэтому я хотел бы попросить вас оценить этот отчёт, и следующие.
Брамбель с отвращением глянул на папку.
— И кто же ваш агент? — Спросил он.
Можно было ожидать, что Глинн обидится, но не тут-то было.
— Я бы предпочёл сохранить это в тайне.
Брамбель кивнул. Он пододвинул к себе папку и пролистал её.
— «Неуверен в экспедиции и в её шансах на успех», — прочитал он вслух. — «Мотивация неясна. Не доверяет научному сообществу. Чувствует себя чрезвычайно некомфортно в роли начальника. Имеет тенденцию оставаться в одиночестве». — Он уронил бумаги на стол. — Не вижу в этом ничего необычного.
Глинн кивнул на вторую папку, намного толще.
— Здесь исходные данные на МакФарлэйна. Среди прочего, она содержит отчёт о неприятном инциденте в Гренландии несколько лет назад.
Брамбель вздохнул. Он был крайне нелюбопытен, и это была, как он подозревал, главная причина, по которой Глинн его нанял.
— Я просмотрю её позже.
— Давайте посмотрим сейчас.
— Возможно, вы могли бы вкратце рассказать мне суть.
— Очень хорошо.
Брамбель откинулся в кресле, сложил руки и смирился с тем, что ему всё-таки придётся слушать дальше.
— Годы назад МакФарлэйна работал партнёром по фамилии Масангкэй. Сперва они объединились для контрабанды тектитов Атакамы из Чили, на чём получили в этой стране печальную известность. Потом они успешно отыскали несколько более мелких, но важных метеоритов. Они хорошо сработались. МакФарлэйн влез в неприятности на своей последней работе в музее и стал работать независимо. У него была инстинктивная способность к поиску метеоритов, но охота за камнями не должность, если вас никто не поддерживает. Масангкэй, в отличие от МакФарлэйна, был ловок в музейной политике и организовал несколько успешных экспедиций. Они стали достаточно близки. МакФарлэйн женился на сестре Масангкэя, Малу, и они стали свояками. Однако, спустя годы, отношения начали портиться. Возможно, МакФарлэйн завидовал успешной музейной карьере Масангкэя. Или Масангкэй завидовал тому, что МакФарлэйн был по натуре лучше в полевой работе. Но по большей части всё было обусловлено любимой теорией МакФарлэйна.
— А именно?
— МакФарлэйн верил, что в один прекрасный день будет найден межзвёздный метеорит. Тот, который пересёк огромное расстояние между звёздами, прилетел из другой звёздной системы. Каждый говорил ему, что это математически невозможно — все известные метеориты прилетают изнутри Солнечной системы. Но МакФарлэйн был одержим своей идеей. Она дала ему слабый оттенок шаманства, что не слишком-то уживалось с традиционалистами типа Масангкэя.