— Так сколько же вам точно годков, дедушка?
— Может, восемьдесят пять, а может, и больше… Хотел было помочь горбылей поднести сюда, к берегу, так прогнали меня ваши солдаты, — пожаловался Роман Аверьянович.
— Если очень хочется помочь мостостроителям, то пойдемте со мной, принесем хоть несколько бревнышек, — сказал Шаблий и направился к штабелю бревен, приготовленному оккупантами для отправки в Германию.
За полчаса они принесли из леса к берегу двенадцать горбылей. Дед Шевченко был доволен.
— Вот теперь душа моя успокоилась: и я внес свою долю в строительство моста, — сказал он на прощание генералу Шаблию.
Семен Кондратьевич достал из кармана галифе часы на серебряной цепочке. Стрелки показывали 9.43. В десять часов радиосеанс.
— Ну, мне пора. Счастливо вам оставаться, Роман Аверьянович. — Шаблий пожал деду Шевченко руку и направился к старому дубу с развесистой кроной, возле которого стояла его «эмка».
Радист Петр Ивлев уже развернул антенну. Один конец провода закинул на ветку дуба, а другой — прикрепил к кусту лещины. Скрестив ноги, он сидел вместе с водителем Николаем Ветровым возле рации и старался как можно плотнее пристроить к ушам наушники, чтобы меньше мешали слушать эфир рокот моторов, стрельба и взрывы, раздававшиеся неподалеку. Заметив нетерпеливый, вопрошающий взгляд Шаблия, он успокаивающе сказал:
— Рация в порядке, товарищ генерал-майор.
— Что ж, работай, — кивнул Шаблий. — А я тем временем подожду.
Семен Кондратьевич задумался. «Подожду». Сколько в этом слове неизвестности?.. Прошло восемь часов, как состоялся первый сеанс радиосвязи с Андреем Стоколосом. Наверное, ждет каких-либо вестей с того берега и Роман Аверьянович? Почему же я не сказал ему, что перевезенные им бойцы откликнулись, что они воюют? Забыл! А может, кто-то из них уже ранен или погиб? За восемь часов многое могло случиться. На войне каждую минуту, даже каждую секунду, наверное, кто-нибудь погибает. А за восемь часов погибнуть могут сотни…»
Уже две недели золотой осени генерал Шаблий кочует с радиоузлом в боевых порядках Воронежского фронта. Его радисты-операторы держат связь с десятками раций, передающих сведения из вражеского тыла. Особенно внимательно дежурные радисты прослушивают эфир на так называемых «аварийных волнах», которые в любую минуту могут принести радиограмму с литером «молния» — сообщение об овладении и захвате переправ и плацдармов на правом берегу Днепра, Припяти или Десне.
— Есть уже связь с «ЗСТ-5»? — спросил нетерпеливо Шаблий у радиста.
— Еще не настало время, товарищ генерал-майор, — ответил Ивлев.
— Вроде бы уже пора, — недовольно произнес Шаблий. — Внимательней слушай, Петро!
Низко над деревьями, стреляя из пулеметов, пронеслись три «мессера». Пули посбивали ветви, вонзились в стволы сосен и дубов.
Семен Кондратьевич прижался к дубу, ощутил щекой шершавую кору.
«Вот под таким же дубом тетка София закопала казацкую саблю, — вздохнул Шаблий. — Хотя нет. Наш дуб старше, ему триста лет. А если спилили его немцы? А если выкопали из-под корней казацкую саблю?..»
Новая волна рева моторов — советские «лаги» и «миги» погнались за «мессерами».
Вскоре Ивлев передал генералу расшифрованный текст первых трех радиограмм.
Командиры отрядов деснянских партизан сообщили, что их силами при помощи местного населения в боях взяты переправы под селами Карпылевка, Моровск, Соколовка, Максим, Надынивка, Гнилуша, Смолин, Слабин. Партизаны продержались до прихода армейских пехотных рот и артбатарей.
— Началось, — улыбнулся Семен Кондратьевич. — Наконец-то началось!
Этого события генерал Шаблий ждал полгода. Еще в марте он с офицерами партизанского штаба в общих чертах разработал план боевого взаимодействия отрядов партизан с частями Красной Армии в битве за Днепр. Партизаны должны были навести десятки переправ через Десну, Припять и Днепр и захватить «пятачки» на правом берегу Славутича еще до подхода передовых частей армии. План этот был доведен до сведения председателя Государственного комитета обороны. А две недели назад он был утвержден командующим Воронежским фронтом генералом армии Ватутиным.