— А вы бы не удивились, товарищ Зайцев, если бы там было написано, что Андрей Михайлович Грабчак стал еще и «Покорителем Земли Франца-Иосифа»? — неожиданно спросил Строкач. — Вы помните, сколько человек было в десантной группе старшего лейтенанта Грабчака?
— Э-э, кажется, восемь, — ответил неуверенно Зайцев.
— Шесть. А немцы пишут, что вместе с Грабчаком на курсах прошло науку в Москве сто двадцать рецидивистов… А теперь скажите, сколько соединение Героя Советского Союза Грабчака уничтожило вражеских эшелонов?
— Свыше ста пятидесяти.
— Пусть будет только сто. Так что же, немцы за сто уничтоженных эшелонов оду будут сочинять о пограничнике и партизане Грабчаке?! — вдруг воскликнул генерал, побледнев.
— А про вас тут такое написал Русанов! — Зайцева не смутили слова генерала. — «В личной жизни Строкач прост и неприхотлив. Ест любую еду, может выпить…» Ну?! И вы такого, товарищ генерал, послали во вражеский тыл? Такой работал в нашем штабе? Чуяло мое сердце еще тогда…
Тимофей Амвросиевич прикусил губу, налил в стакан из графина воды.
— И мне, пожалуйста, — попросил Зайцев.
— Я вам и наливаю, — сдерживая волнение, сказал Строкач.
Зайцев, выпив одним залпом весь стакан, сокрушенно покачал головой.
— Каким все же подлым оказался Русанов!
— Вы так убеждены в том, что Русанов предал нас, будто сами присутствовали на его допросах в гестапо.
— Я не понимаю вас. Во-первых, я бы никогда не попал в плен, как не попали десятки других командиров и комиссаров сумских отрядов во время карательной экспедиции. А во-вторых, я никогда бы не писал против своей страны вот такое… — Зайцев положил листовку на стол. — Прочтите, и вам станет жутко, товарищ генерал-майор.
— Я уже не генерал-майор, — горько усмехнулся Строкач.
— Как это? — удивился Зайцев.
— Русанов пишет, что я с февраля сорок третьего года генерал-полковник.
Перекальский, бегло просмотрев листовку, бросил ее на стол, махнул рукой.
— Это грязная фальшивка геббельсовской пропаганды. Листовку написали от страха перед партизанским движением!
— Вот именно! — кивнул Строкач. — Она рассчитана на людей, которые не умеют или еще не научились думать. Неужели не понятно вам, товарищ Зайцев, что у фашистов кроме оружия, кроме концлагерей, душегубок есть еще и брехня?
— Но факт остается фактом, — пожал плечами Зайцев. — Русанов сдался в плен и написал поклеп на Советскую власть, на партизанский штаб…
В комнату вошел полковник Старинов. Увидев, что все присутствующие чем-то взволнованы, спросил:
— Что случилось?
Зайцев вопросительно посмотрел на Строкача. Но тот молчал.
— Лучше и не говорить! — вздохнул Зайцев. — Русанов продался немцам. Вон его показания! Даже с фотокарточкой и подписью.
Старинов взял листовку, просмотрев ее, задумчиво произнес:
— Представляю, как ему сейчас тяжело. Нет, Саша Русанов не из тех, кто способен предать своих. А подпись-то с каким хвостом! Так Саша не расписывался. Дешевая подделка. Чего тут голову ломать?
— А того, что мы утратили бдительность и проглядели в штабе немецкого лазутчика, — сказал Зайцев, обращаясь к Старинову, но ясно было, что он имел в виду и Строкача, и Перекальского.
Строкач встал, прошелся по комнате.
— Я верю в честность Русанова, как верю в честность полковника Старинова, Перекальского и вашу, товарищ Зайцев. Если бы дело обстояло иначе, ни один из вас не работал бы в штабе или меня здесь не было бы. Случилось большое несчастье с капитаном Русановым. Худшей беды не придумаешь.
— Но ведь факт. Листовка, подпись, фотоснимок. Почему эта листовка выпущена от имени Русанова, а не от имени кого-нибудь другого? — спросил Зайцев. — Разве у них там мало нашего брата?
— Да потому что Русанов, а не кто-нибудь другой был адъютантом штаба. Вы не верите Русанову — ваше дело. Но в ваших словах слышится больше злорадства, чем… — Строкач умолк, перевел дыхание. — Я запрещаю вам в моем присутствии утверждать, что Русанов предатель! Из того, что написано в листовке, делать такие выводы нет никаких оснований. Облить человека грязью, да еще там, в гестапо, нетрудно. А чтобы вытащить человека из беды… Надо быть чекистом, как говорил Дзержинский, с холодной головой, чистыми руками и горячим сердцем. У вас сейчас, товарищ Зайцев, горячая голова!