В сентябре 1915 г. А. М. Щастный написал завещание, удостоверенное старшими лейтенантами Алексеем Николаевичем Макаровым (1886–1948) и бароном Германом Эдуардовичем Зальца (1885–1946), будущим командующим эстонским флотом в 1925–1932 гг. По завещанию А. М. Щастный возвращал свою долю усадьбы отцу, с тем чтобы после смерти отца она была разделена между братьями А. М. Щастного Александром и Георгием и «дворянкой Антониной Николаевной Сердюковой» так, чтобы две доли осталась А. Н. Сердюковой, а каждому из оставшихся в живых к тому моменту братьев – по одной доле[106].
Биография А. М. Щастного до 1917 г. не выделяется на фоне биографий сотен офицеров русского флота. Его происхождение – потомственный дворянин из военной семьи – было типичным для строевого офицера флота. Сухопутный, потом Морской корпус, затем Минный офицерский класс – обычный путь получения образования. Как и многие, он честно воевал в Русско-японской и Первой мировой войнах, вносил посильный вклад в совершенствование военной техники, рос в чинах, получал награды, служил в штабах, командовал кораблем. Не случись революции, А. М. Щастный через год-два перешел бы с «Пограничника» на крейсер или линкор, стал бы капитаном 1 ранга. К середине 20-х гг. он имел бы все шансы стать адмиралом, в конце 30-х гг. выйти в отставку по предельному возрасту и тихо доживать свой век в родовой усадьбе в Житомире. Современный читатель, ценящий комфорт, вероятно, предпочел бы этот вариант судьбы нашего героя.
Но революция перевернула и бешено ускорила жизнь страны. Она трагически сократила годы жизни А. М. Щастного, но подарила ему политическую биографию и широкую известность.
Глава 2
Политическая школа
К концу 1916 г. среди флотских офицеров, служивших преимущественно в Морском генеральном штабе (МГШ), сложилась группа, имевшая вкус к политической деятельности. Недоброжелатели иронически прозвали их «младотурками Генерального штаба». Сам термин «младотурки» возник в европейской печати еще в первой половине XIX в. как аналогия с младочехами, младогерманцами и тому подобными политическими течениями. Под младотурками поначалу понимали вообще всех сторонников европеизации Османской империи, а в XX в. этот термин закрепился за офицерами, совершившими «младотурецкую революцию» 1908 г. В переносном смысле младотурками называли бесцеремонных и бескомпромиссных реформаторов, отличающихся сплоченностью, энергией, пренебрежением к авторитетам.
Общественная активность части офицеров флота возникла как попытка найти ответы на вопросы, порожденные проигранной Русско-японской войной. Как писал капитан 2 ранга Гаральд Карлович Граф (1885–1966), «не дожидаясь почина свыше, они проявляли свою инициативу, создав Санкт-Петербургский морской кружок для научной разработки военно-морских вопросов. На его собрания собирались самые выдающиеся офицеры. Среди них были – кн[язь] А. А. Ливен, А. А. Эбергард, А. И. Русин, Н. О. фон Эссен, А. Н. Щеглов, В. К. Пилкин, Е. А. Беренс, гр[аф] А. П. Капнист, М. М. Римский-Корсаков, М. А. Кедров, А. В. Развозов, М. К. Бахирев, П. В. Гельмерсен, В. М. Альтфатер, А. В. Немитц, А. Д. Бубнов, А. В. Колчак, кн[язь] М. Б. Черкасский, Б. И. [фон] Бок, В. И. Руднев, Н. М. Григоров, А. И. Непенин, М. И. Никольский и много других. Председателем кружка был А. В. Колчак. На собраниях обсуждались и вопросы реорганизации управления флотом и постройки новых кораблей. Высшее начальство, узнав про эти собрания, сначала косилось на них, так как это было необычным явлением во флоте, но участие в кружке видных офицеров заставило его прислушиваться к ним. Впоследствии почти все эти офицеры выдвинулись в первые ряды и явились воссоздателями флота»[107]. В этой цитате смешаны несколько временных пластов. Например, известно, что А. В. Колчак не был руководителем этого кружка, он выдвинулся позднее. Но характерно широко распространившееся после Цусимы сознание, что спасение флота – дело самих офицеров флота, а не высшего начальства. От подобной установки было легко перейти и к рассуждениям о политике.
Если до Первой мировой войны «младотурки» скорее симпатизировали Германии из-за бурного развития ее флота, то во время войны флотское офицерство искренне переместилось на антантофильские позиции. Были, правда, единичные исключения: например, в марте 1915 г. лейтенант барон Борис Николаевич Гойнинген-Гюне (1883–1918) был отчислен из школы юнг и направлен в состав действующей армии. Причиной тому стали «нетактичные разговоры с юнгами и любовь ко всему германскому»[108].
О внутриполитических взглядах морских офицеров времен Первой мировой войны ярко свидетельствует рассуждение из записки 1906 г. офицера МГШ Михаила Михайловича Римского-Корсакова (1872–1950), впоследствии капитана 1 ранга[109]. Записка была посвящена подготовке к будущей войне с Японией, но попутно автор замечал: «Что будет происходить внутри нашего отечества, нас (военных. – К. Н.) не касается, и мы не можем и не имеем права входить в обсуждение этого. Будет ли образовано думское министерство с представителями крайней левой, центра или правой во главе; будет ли введена военная диктатура; произойдут ли внутренние события еще большей важности – это все равно, и задача, которая должна быть возложена на военную силу, остается все та же – обеспечить целость и независимость нашего отечества (курсив Римского-Корсакова. – К. Н.). Пусть внутренние события развертываются в нашем отечестве естественным ходом, пусть люди, призванные заниматься внутренней политикой, пытаются направлять эти события, но деятельность их должна быть гарантирована от внешних давлений и вмешательств и независимость государства должна быть сохранена»[110]. Понятно, что фразой о «внутренних событиях еще большей важности» М. М. Римский-Корсаков признавал возможность и допустимость установления в России республики, а дальнейшими рассуждениями авансом оправдывал офицеров, которые останутся на службе Российской республики. При этом подразумевалось, что положение офицерского корпуса останется неизменным – что в монархии, что в республике.