Если учесть, что статья, очевидно, предназначалась для публикации в легальной печати в Советской России вскоре после расстрела А. М. Щастного, становится понятно, что автор должен был прибегать к эзопову языку. Фразу о том, что А. М. Щастный не был квасным патриотом, следует понимать так, что он не был черносотенцем. В то же время он готов был простить лишь «рядовых виновников разрухи», а не главных ответственных лиц. «Отдельные лица» из числа «народа» все же вызывали в нем чувство «брезгливости или презрения». В будущем А. М. Щастный считал неизбежным «железною рукою строить государственную жизнь», то есть прибегнуть к диктатуре, что позволит добиться «возрождения России». В принципе, с таким набором идей можно было бы искренне поддержать Советскую власть, которая как раз весной 1918 г. перешла к попытке «железною рукою строить государственную жизнь».
Например, капитан 1 ранга М. В. Иванов, произведенный в контр-адмиралы 1-м Всероссийским съездом военного флота и ставший членом ВМК, в декабре 1917 г. опубликовал письмо в гельсингфорсских газетах, в котором так писал о своем политическом выборе: «Получая многочисленные письма разного содержания, до приговоров к смерти включительно, и не имея времени и возможности ответить, считаю своим долгом пояснить ту цель, почему я вошел в коллегиальное морское министерство… Во время моего командования бригадой [крейсеров] не было ни одного случая оскорбления офицеров со стороны команд. Командиры были тоже выборные, и матросы с офицерами жили дружно. Но я ясно видел, что офицерство, отставая в политической жизни, все более и более обособляется и теряет связь с командою, то есть с народом. Мое мнение, что виною этому была безусловная рознь между штабом командующего флотом и высшей демократической организацией во флоте, то есть центральным комитетом Балтийского флота. Во время жгучих моментов (выступления Корнилова, отделения Финляндии и др.) голоса командующего флотом и его штаба не было слышно. Положение офицерства становилось критическим. Оно было в тупике… Вы спросите, почему я вступил в коллегию морского министерства[?].
Я отвечу вам точно: “Я надеялся и надеюсь найти общий язык между матросами и офицерами для создания будущего, может быть, национального флота”… (многоточие в оригинале. – К. Н.). Большинство из вас пишет, что мое имя будет прибито к позорному столбу истории… Я отвечаю: “Пусть будет прибито, но пусть также будет в будущем существовать национальный флот, как военный, так и коммерческий”»[153]. Таким образом, М. В. Иванов пришел к консенсусу с большевиками на почве поддержания «национального флота».
Однако А. М. Щастный твердо стоял на антисоветских позициях. Об этом можно судить по ряду фактов.
Лейтенант Д. Н. Федотов спустя много лет написал: «Автор хорошо помнит разговор со Щастным в начале 1918 года на льду гавани Гельсингфорса, когда судьба Балтийского флота висела на волоске и опасность попадания военных кораблей в немецкие руки была велика: “Большевики – немецкие агенты, они собираются попытаться передать флот противнику, чтобы он мог использовать его против союзников. Должно случиться что-то, чтобы остановить их… (многоточие Федотова. – К. Н.) Балтийский флот сделал большевистскую революцию возможной, Балтийский флот приведет большевистскую власть к ее концу”. Такова была суть его высказываний»[154]. Мы полагаем, что этот пассаж Д. Н. Федотова мог быть сочинен им – ни один другой мемуарист не передает настолько откровенные высказывания А. М. Щастного, который, по общему мнению, был скрытным и осторожным человеком. Нам не известно ничего, что свидетельствовало бы об особо доверительных отношениях Д. Н. Федотова и А. М. Щастного. Однако мемуарист, излагая позицию А. М. Щастного, мог быть прав по сути. Подчеркнем особо, что полный аналог фразы А. М. Щастного в пересказе Д. Н. Федотова об установлении и свержении Совесткой власти силами Балтфлота прозвучал из уст матроса-эсера в мае 1918 г.: «3-й съезд Балтийского] фл[ота] имеет историческое значение, Балт[ийский] фл[от] поставил Советскую власть, и он ее должен убрать, потому что настало время»[155].