У Палинева замерло сердце. Он оставил свой пост и побежал по круглому балкону, отбивая шаги по металлической решетке. Через три окна он нашел лучший обзор и, к своему ужасу, увидел, как из люков подулья лезут толпы культистов и гвардейцев-предателей, пытаясь обойти вальхалльцев с флангов. Ледяные гвардейцы внизу сосредотачивали все свои силы, чтобы отразить атаку, хотя понимали: шансов у них нет. Палинев как мог помогал товарищам, отстреливая еретиков одного за другим, пока у него оставалось время.
Где-то внизу с грохотом обрушились ворота очистительного завода. Палиневу вдруг показалось, что гул сражения стал громче и ближе.
Враги засекли его. Осколочная граната перелетела через перила балкона и подкатилась к ногам Палинева. Он уже бежал, спасаясь от взрыва, которым разворотило часть стены. Искореженный и частично лишенный опор балкон дрожал и скрипел под его ногами. Добежав до последней уцелевшей лестницы, Палинев увидел, что к нему поднимаются четверо: по плащам и непристойным татуировкам признал в них культистов Хаоса.
Он поднял оружие, но культисты были очень проворны: ему пришлось упасть на живот, чтобы избежать их лазерного огня. Палинев не привык к ближнему бою и не был создан для него. За годы своей службы он оттачивал навыки меткой стрельбы из укрытия. Столкновение лицом к лицу с врагом являлось для него самым жутким кошмаром — враг видел его!
Вдруг он почувствовал, как секция решетки под ним с треском скользнула вниз. Лихорадочно протиснувшись сквозь отверстие, Палинев начал спускаться по опорным конструкциям. С высоты шести метров он спрыгнул на первый этаж и перекатился, чтобы смягчить удар. Культисты, которых он оставил на шатающемся балконе, продолжали его искать, и он решил избавиться от них их же способом. При виде летящей гранаты один из них попытался бежать, а трое других, видя, что это бесполезно, спрыгнули вниз.
Пока культисты летели вниз, Палинев выстрелил и ранил одного: из-за неудачного приземления послышался хруст костей. Граната взорвалась, и балкон рухнул, а вместе с ним две стены. Все, что успел сделать Палинев, это упасть на колени и прикрыть голову руками — и тут его накрыла волна скрежета и треска.
Когда все закончилось и последнее эхо затихло, Палинев поднял голову и увидел, что один из культистов выжил и наводит на него лазган. Услышав знакомый треск лазерного выстрела, Палинев закрыл глаза и подумал, что это, наверное, последнее, что он слышит в своей жизни.
Потом он снова открыл глаза и увидел, что культист лежит мертвый на полу.
Над трупом возвышался ледяной гвардеец, имени которого Палинев не знал.
— Ты разведчик Палинев? — спросил он.
Тот безучастно кивнул.
— У тебя что-то со связью, — сказал гвардеец. — С тобой уже полчаса пытаются связаться. Тебя ждет Стил.
Они построились возле «Термита» — Стил и девять отобранных им солдат, которым предстояло доверить свою жизнь и, что более важно, успех этого задания.
Они стояли, сняв шапки и каски и молча склонив головы. К каждому из них по очереди подходил священник и клал на голову свою длань, даруя благословение Бога Императора. Стил проклинал свое обостренное обоняние. Он приложил колоссальные усилия, чтобы преодолеть приступ удушья из-за едкого дыма, струившегося из кадила священника.
Появление священника было для всех неожиданностью. О том, что Экклезиархия особенно заинтересована в успехе этой миссии, Стил, разумеется, знал, но чтобы так освящали целый отряд… Это было почти неслыханно. И все же, несмотря на то, что где-то рядом раздавались выстрелы и взрывы, ревели двигатели и слышались крики умирающих, несмотря на весь этот фон, создаваемый звуками войны, ритуал принес редкостное чувство спокойствия и внутреннего умиротворения. Стил даже был этому рад: ритуал словно оживил его.
Полковник заметил, что Пожар не слишком воодушевлен происходящим. Из всех бойцов этот молодой солдат прибыл последним, и его распирало желание поскорее рассказать, через что ему пришлось пройти, чтобы добраться сюда. Его тело было словно сжатая пружина, а руки так и чесались поскорее покончить с церемонией да пойти в бой, чтоб кого-нибудь убить.
Когда пришла очередь Блонского, он гордо выпятил грудь, и его тонкие губы растянулись в улыбке праведника. Михалев, напротив, был напряжен и сдержан, словно благословение его никак не коснулось. Стоявшая рядом Анакора слегка вздрогнула, ощутив прикосновение священника, из ее опущенных глаз упала единственная слеза.