— Твои шансы на выживание были минимальны, — сказал Блонский. — И если бы тебя убили, то убили бы выстрелом в спину — смерть бессмысленная и позорная в глазах Императора. Он привел тебя в самое сердце врага, и ты, вместо того чтобы думать о своем спасении, должен был использовать эту возможность, чтобы нанести оттуда удар по противнику.
— Но… но я выжил, — сказал Пожар. — Выжил и вывел оттуда мирных жителей и… и доставил важную информацию о действиях противника в подулье. — Он украдкой косился на Стила, опасаясь, что полковник согласится с обвинениями Блонского. Однако выражение лица полковника оставалось нейтральным.
— Не вижу смысла рассуждать о том, что могло бы быть, — изрек Гавотский. — Рядовой Пожар доказал, что ситуация не была безнадежной. Он смог вернуться к нам, чтобы дальше сражаться, служа Императору.
Пожар, воодушевленный поддержкой сержанта, тут же нашел, что ответить Блонскому:
— Думаешь, я долго продержался бы, окруженный предателями, если бы начал стрелять? Скольких бы успел уложить? Пятерых? Шестерых? Да я сегодня еще до завтрака убил в три раза больше, и то же самое сделаю завтра, и на следующий день. Вот как я служу Императору! А как насчет тебя, рядовой Блонский? Сколько ты убил сегодня врагов? Ты действительно хочешь поговорить о том, чья жизнь ценнее?
Взгляд Блонского не дрогнул.
— Ты не должен был возвращаться, — повторил он с непоколебимостью охотника на ведьм.
«Термит» тряхнуло. Грэйл, сидевший за рычагами управления, оглянулся через плечо и крикнул:
— Мы только что выехали из улья, сэр. Противника пока не видно.
— Мы можем рассчитывать на прикрытие? — спросил Гавотский.
— Похоже, нам навстречу идут две «Химеры», — сказал Грэйл. — Возможно, к ним присоединится третья, ждем сообщения от взвода «Урса».
— Смотри в оба, Грэйл, — сказал Баррески, — ты только покажи мне врага, и я докажу, что нам не нужны телохранители! — Присев возле одного из огнеметов, установленных в корпусе, он стал осматривать ствол и регулировать прицел. Его энтузиазм был понятен, но Гавотский знал, что «Термит» не создан для боя и не обладает необходимой огневой мощью. И поскольку бои шли ближе к северу, они выехали из улья через восточные ворота — из района, еще не затронутого боевыми действиями. Первый участок пути им придется проехать по поверхности, и они надеялись избегать боя. Однако обеспечить себе достаточное пространство для маневра у них не было времени.
— Если на нас нападут, — сказал Борщ, — я лучше выйду отсюда и доверюсь силе своих рук, нежели останусь задыхаться или окоченевать в этой жестянке.
Борщу было явно тесновато в машине. Его массивное тело оказалось зажато между Баррески и Анакорой. Хотя Борщ сел в «Термит» одним из первых и выбрал это место неспроста: уж очень не хотелось сидеть за огнеметом.
— Думаю, ты согласишься со мной, приятель, — продолжил он, с излишней фамильярностью хлопнув Палинева по плечу. От силы его удара невысокий худощавый Палинев чуть не свалился на пол. — Чтобы не засекли, тебе, разведчику, приходится полагаться только на свои способности, ведь так? А какой прок от огромной лязгающей машины, в которой ты сидишь!
— Шутишь? — произнес Баррески. — Без машин наши предки не выиграли бы Великую войну. Ведь машины, подобные этой, изменили ее ход и позволили изгнать грязных орков с нашей планеты.
— От машин было бы мало пользы, — возразил Борщ, — если бы ими не управляли сильные и храбрые люди. Не в машинах наши предки обрели волю разгромить захватчиков, солдат Баррески, но в отважных сердцах.
Анакора почти не участвовала в беседе, лишь назвала свое имя, четко и коротко ответила на вопросы, касающиеся ее послужного списка. И, пожалуй, все. Она сознавала, что их выбрали для этого задания, потому что каждый уже проявил себя как опытный специалист, и считала, что не имеет права сидеть здесь.
В Имперской Гвардии служили немногие вальхалльские женщины. Мужчины массово уходили на войну и редко возвращались, а они выполняли свою жизненно важную и почетную задачу — поддерживать численность населения мира, рожать и воспитывать новое поколение ледяных гвардейцев. Именно такой судьбы ждала для себя Анакора, пока ее ожидания не были разрушены несколькими холодными фразами равнодушного медика.
Ей понадобилось несколько дней, чтобы смириться с этой новостью и понять, что ее жизнь теперь бессмысленна. Даже бывшие подруги и семья смотрели на нее с презрением, считая обузой, на которую общество напрасно тратит ресурсы. Но еще тяжелее было рядом с теми немногими, кто понимал ее и жалел.