Идти в Имперскую Гвардию Анакору никто не заставлял, она сама поняла, что у нее нет другого выбора. Худший грех, который ты можешь совершить как гражданин Империума, — использовать не все свои возможности, чтобы служить Императору. У нее оставалась лишь одна возможность.
Анакора думала, что основной курс боевой подготовки станет для нее тяжким испытанием. Оставалось смириться со всем и пройти через это. Единственной ее целью было стать не хуже мужчин, которые готовились к этому всю жизнь. Анакора усердно тренировалась и закаляла себя, чтобы быть такой же крепкой и выносливой, как любой из них. И никто не был удивлен больше, чем она сама, когда она с честью прошла подготовку.
Но все же она чувствовала себя так, словно смошенничала и обманным путем проникла в мир, которому не принадлежала, и знала, что выдаст себя в первом же сражении. Средняя продолжительность жизни имперского гвардейца в бою составляла пятнадцать часов, хотя для ледяных гвардейцев могла быть и больше — возможно, семнадцать часов. Прожить так долго Анакора не рассчитывала, но знала, что если ей удастся убить хотя бы одного врага или уничтожить хотя бы одного еретика, чаши весов уравновесятся, и она оправдает свое бренное существование.
Прошло четыре года, но Анакора была жива, и не знала почему. Она должна была погибнуть в своем первом бою. Как и в подулье пару часов назад. Сколько раз на скольких планетах ее ждала неминуемая гибель! И тем более на Астарот Прим два с половиной года назад.
Астарот Прим… Адская бездна с огненными озерами и реками расплавленной лавы, планета, на которую не должна ступать нога гвардейца, привыкшего к низким температурам Вальхаллы. Но на эту планету все-таки заслали роту ледяных гвардейцев, чтобы противостоять нашествию их старейших врагов — орков, и вся рота была уничтожена в кровавой бойне.
В лучшие времена Анакора пыталась вообразить, что уцелела, потому что Императором ей уготована какая-то особая миссия. И когда было особенно тяжело, она воскрешала в памяти момент, когда однополчанин и хороший друг, чтобы спасти ее, бросился под орочий топор.
В послужном списке Анакоры значилось, что она способна выживать в самых трудных условиях, а эта редкая способность высоко ценилась в Имперской Гвардии. Но Анакора знала правду — она не смогла бы так долго оставаться в живых, если бы полагалась только на собственные силы, и выживала потому, что всякий раз ее кто-то жалел и считал нужным защитить.
Вот и сейчас ей снова дали шанс, сняв с другого задания, где ее ждала неминуемая гибель. И все благодаря ее послужному списку. Она не могла не думать о том, что, возможно, на сей раз удача отвернется от нее, и все станет ясно.
Анакора ждала смерти как освобождения и боялась лишь одного — что, умирая, заберет с собой на тот свет других солдат своего отряда.
Присоединившийся к разговору Михалев соглашался со своими новыми товарищами, утверждавшими, что силы Хаоса не ожидают внезапного нападения и что исповедника Воллькендена можно считать спасенным, однако собственные мысли на этот счет держал при себе.
Сам он был обеспокоен и знал, что за бравадой каждого тоже скрывается беспокойство. Возможно, кроме Пожара или Борща — эти двое производили впечатление безупречных солдат с промытыми мозгами, живущих лишь ради того, чтобы погибнуть. Им и в голову не приходило усомниться в приказах или подумать о том, чтобы найти своей жизни лучшее применение.
А Михалев задавал себе такие вопросы. Он размышлял над деталями поставленной задачи и ее логикой, заставляющей жертвовать десятью жизнями ради сомнительного шанса на спасение одной. Если исповедник Воллькенден — настолько важная персона, почему Инквизиция так мало заботится о его спасении? Почему бы им не отложить ради него вирусную бомбардировку на несколько дней?
Разумеется, он не мог спросить об этом вслух. Даже если кто-то из других солдат, с которыми он едва знаком, и согласился бы с ним, он все равно не посмел бы в этом признаться. Нет, выступать будут такие, как Блонский, привыкшие изрыгать обвинения и заявлять, что усомниться в своих вождях, хоть они всего лишь люди, — все равно, что усомниться в самом Императоре. А ведь вожди и заставляют так думать.
Впрочем, Блонский даже не услышал бы его: стоит Михалеву открыть рот, как Стил или Гавотский тотчас исполнят свой долг и расстреляют его. Поэтому он держал язык за зубами и говорил лишь то, что от него ожидали услышать, и делал что прикажут, словно безупречный солдат с промытыми мозгами. И тот факт, что Михалев находился в «Термите», в составе этого отряда, доказывал его способность превосходно играть свою роль.