— Они остались без вокс-связи несколько недель назад, — сказала она. — Им ничего не известно об эвакуации и о том, что скоро произойдет. Они не знают, что уже слишком поздно и без воздушного транспорта им не успеть добраться до улья Альфа, чтобы эвакуироваться.
— Тогда они уже покойники, — сказал Борщ, пожав плечами. — Значит, у них больше причин умереть так, как умирают солдаты, — с оружием в руках.
— Кто-нибудь хочет поспорить, что валидийцы именно это и сделают? — тихо спросил Михалев.
Трое других солдат уставились на него.
— Анакора права, — сказал он. — Этих людей все равно не спасти. Даже если бы это было не так, для Империума что мы, что они — пушечное мясо. Единственный человек на этой планете, чья жизнь имеет ценность, — Воллькенден. А мы можем его спасти. Значит, Империуму есть смысл жертвовать четырьмя сотнями жизней ради спасения наших десяти. Цифры понятны?
— И как, мой друг, жертва этих четырех сотен поможет нам? — спросил Борщ.
— А ты подумай, — ответил Михалев. — Мы не можем идти ни вперед, ни назад. Не можем прорваться сквозь войска Хаоса. У нас есть одна возможность — попытаться их обойти. А для этого потребуется хороший отвлекающий маневр.
Потрясенная Анакора побледнела. Ее взгляд снова упал на бродивших вокруг валидийцев, пока один из них не заметил, что за ними наблюдают. Она отвернулась: было стыдно смотреть им в глаза. Пожар, наоборот, закрыл глаза и разочарованно вздохнул. Михалев даже подумал, что Пожар не замедлил бы перейти в другой полк, представься ему возможность прямо сейчас пойти в бой.
— Хочешь знать, о чем сейчас говорят наши командиры, Борщ? — мрачно спросил Михалев. — Предлагаю пари. Спорим на дневной сухой паек, что Стил сейчас уговаривает валидийцев умереть за нас?
Конечно, Михалев был прав.
Анакора молилась, чтобы все оказалось не так и полковник Стил с валидийским капитаном нашли другой способ. Но чем больше она об этом думала, тем сильнее убеждалась, что предположение Михалева — единственное, что имело смысл.
Офицеры разошлись, и Стил созвал свой отряд для короткого инструктажа. Анакора едва вслушивалась в его тихие слова, поскольку знала, что он сейчас скажет. Ее взгляд упал на капитана, сообщавшего то же самое своим сержантам, которых было четырнадцать или пятнадцать человек. Анакора наблюдала, как они восприняли новость о том, что все испытания, выпавшие на их долю за последние несколько недель, были напрасны, что домой уже не вернуться и Император требует от них последнюю жертву. Сержанты стоически восприняли новость, но Анакора видела, с какими печальными лицами они пошли сообщать ее своим солдатам.
Логика ей подсказывала, что у нее нет оснований чувствовать вину: валидийцы жертвовали собой не ради нее и ее отряда, они отдавали свои жизни за исповедника Воллькендена, Экклезиархию и Императора. И все же ее не переставал мучить вопрос: почему из всех этих храбрых солдат она снова оказалась среди тех немногих, у которых есть шанс остаться в живых? Почему все повторяется?
Если для Анакоры уготована особая миссия — а, видимо, так оно и было — ей оставалось лишь догадываться, ради чего Император хочет сохранить ей жизнь.
Когда все было сказано, пути валидийцев и вальхалльцев разошлись.
Обескровленная рота валидийцев повернула обратно — навстречу преследователям, от которых они недавно так отчаянно старались уйти. Отряд вальхалльцев направился на северо-восток, собираясь, как когда-то в улье Альфа, обойти зону неизбежных боевых действий. Разница была в том, что теперь они шли пешком, правда, и поле боя казалось меньше.
Стил вел их за собой. Безошибочное чувство направления было одним из достоинств его аугментики, но он все равно часто останавливался, чтобы сверить свои координаты с Палиневым. Гавотский знал, что полковник следит за хронометром, оценивая, сколько времени они потеряют из-за очередного отклонения от курса. После разговора с капитаном Стил старался молчать, хотя и так был немногословен.
Сообщить плохие новости и уговорить собрата по оружию, чтобы тот повел своих бойцов на верную смерть, было нелегко. Впрочем, от него требовали то же самое несколько дней назад.
Мысли Гавотского снова возвращались к улью Альфа и его товарищам, которых он там оставил, к десяткам людей, рядом с которыми был горд сражаться. Он думал, сколько из них до сих пор в строю, сколько успеет попасть на последний эвакуационный корабль. Встретиться снова с кем-то из них Гавотский уже не надеялся.