— Не беспокойтесь. Пожалуйста, постарайтесь найти этого человека, а работу я и сама поищу.
— Ну хорошо, — засмеялся он. — Только в случае чего приходи, не стесняйся.
Я попрощалась и ушла.
На улице я внимательно разглядывала каждую вывеску, читала объявления на стенах. Большой город, много высоких красивых домов, и почти всюду работают люди, везде они нужны. Набравшись смелости, я вошла в дверь возле кинотеатра. Это оказался кабинет администратора филармонии.
— Насчет работы? — сразу оживился толстяк-администратор. — Балерина? Певица? Что? А? Ничему не училась? И вообще, значит, без актерских данных? Погоди. Нам нужна уборщица…
Не дослушав, я выскочила на улицу. Остановилась и задумалась. Задавая свои вопросы, он вовсе не дожидался моего ответа. Просто сам спрашивал и сам отвечал вслух. Самому себе отвечал. А вдруг я самая искусная балерина, самая лучшая певица? Нет, он все понял, все разглядел своими цепкими круглыми глазками. И я тоже хороша! Чего меня понесло сюда?
Заглянула в какую-то контору. Там за столом сидела модница, напудренная, с подведенными глазами.
— К директору нельзя, — сказала она, ужасно гордая тем, что имеет право запрещать. — Вы по какому делу? Ах, насчет работы? Свободных вакансий у нас нет.
Я отправилась дальше. В другой конторе мне сказали, что было место курьера, но, к сожалению, лишь вчера приняли одну женщину.
Упрямства у меня хватает, но я устала и вообще перестала верить, что сумею сама что-либо найти. Поборов чувство неловкости, я на следующий день снова пошла к лейтенанту Ембергенову. Он оказался еще и вежливым человеком. Даже виду не подал, что помнит, как я накануне отказалась от его помощи. Сразу заговорил так, будто специально меня ожидал.
— Да, — сказал он, — жизнь — штука серьезная. На первых порах она мало кого балует. Надо быть посмелее, тогда и себе и другим дорогу проложишь.
Я невольно подумала, что лейтенант сказал вслух о том, чему сам служит: разве не прокладывает он дорогу другим людям, чтобы им было не так трудно и не так одиноко в жизни? И еще я подумала, что жизнь и в самом деле, прежде чем обогреть человека, порой возводит на его пути всяческие преграды, ставит подножки, манит недоступными вершинами…
Лейтенант задумался на мгновение, потом спросил, мечтала ли я когда-нибудь о своей будущей профессии.
Я сразу вспомнила слова Елены Семеновны: „У тебя, Гульзар, душа медика, ты всегда стараешься облегчить чужие страдания…“
И, вспомнив это, я сказала лейтенанту, что вообще собираюсь поступить, скорее всего, в медицинский техникум.
— Ну, если так, Гульзар, то мы тебя устроим пока санитаркой в больницу, хочешь? Там ты сумеешь помочь многим людям, со многими познакомишься. Попутно сможешь учиться. Только уговор: пореже рассказывай свою историю. Мало ли, может найтись и такой человек, который назовется этим солдатом либо выдумает, будто знал его. Только запутает нас. Будь осторожна. Если по случайности и столкнешься с тем солдатом, он, узнав твою фамилию, сам заинтересуется твоей судьбой. Как ты думаешь?
Лейтенант как бы дал мне понять, что я именно в больнице могу столкнуться с бывшим солдатом. В самом деле, когда я, сидя в сквере, смотрела в лица прохожим, я не представляла, что тот, кого я ищу, может оказаться уже далеко не молодым и даже больным человеком. Сколько ему пришлось вынести, если судьба его пощадила!
И я ответила без колебаний:
— Да, я буду санитаркой.
Ембергенов улыбнулся, довольный. Он снял трубку, позвонил в больницу. Предупредил, что мне нужно дать место в общежитии.
С того дня началась для меня кипучая, полная забот жизнь. Я отдавала работе все силы. Если среди больных оказывались инвалиды войны, я была к ним особенно внимательна.
Нелегкое это дело — ухаживать за больным человеком. Особенно трудно приходится, когда болеют инвалиды. Все старые раны и болезни напоминают о себе. А уж для нас, едва переступишь порог больницы, беготни хватает. И все же я нередко задерживалась возле инвалидов войны даже после работы. Перестилала постели, помогала подняться, пройтись по палате, а если требовалось, то и сама кормила.
Дежурным врачам нравилось, как я работаю. Нередко я слышала: „Молодец, Гульзар!“
Чтобы помочь больным по-настоящему, нужно прислушиваться не только к их словам и просьбам, но понимать и самое молчание, выражение глаз. Читать по лицам я, пожалуй, научилась раньше всего. Догадывалась, если человеку больно, плохо, но он стесняется лишний раз напомнить об этом. Хуже для меня было другое: ведь я не знала каракалпакского языка.