— На, набрось, — он сунул меховую накидку Эрминии, трамбовавшей вещи в грязном мешке, и принялся расшнуровывать перчатку на закоченевшей руке. — Давай-давай. Надевай, — на секунду скосил глаза ассасин. — Да что такое?.. Ну понавязали… Нет, чтоб ремешки сделать… Так, так… и вот так. Всё. Толстая-то какая… — Рэксволд кинул перчатку в мешок и, поднеся пальцы ко рту, обдал их горячим дыханием. — Вторая — рваная… Что тут ещё? Обувка? Пойдёт. Раз сапог. Два са… Отдай, говорю. На кой они тебе сдались? Ты же труп… — он вывернул задубевшую ногу, после чего рванул её на себя, обнажив бледную ступню. — Два сапог, — снятая пара тоже полетела в холщовую утробу. — Здесь вроде всё. Штаны и нагрудник подраны…
— Прям куски мяса вырваны… — северянка глядела на глубокие раны мертвеца, багровые лохмотья вокруг которых напоминали листья красного папоротника. — Пойдём к следующему.
— Ага, — разогнулся ассасин. — Вон к тому, в тёмной броне. Кажись, мой размерчик.
— А потом заглянем в амбар… — Эрминия поправила накинутую на плечи шкуру, обнимавшую грудь волчьими лапами. — Если мне не мерещится, там из-за угла сани торчат…
Поёжившись от холода, Рэксволд бросил взор на второе по величине строение, с приставленной к чердачному окну лестницей.
— Может, и сани. Темно, чёрт разберёшь. Да ещё метель эта… — он выдернул факел и поровнял огонь с горевшим от порывов ветра лицом, позволяя теплу обласкать его. — В любом случае для стада оленей слишком тихо.
— Поэтому готовься пустить в ход булаву, — кивнула на заткнутое за ремень оружие северянка. — Проверить стоит, — она направилась к трупу в бурой броне и с медвежьей головой, в раскрытой пасти которой белело рассечённое по диагонали лицо.
— Надеешься топором да булавой отмахаться от смертоносных тварей? — зашагал следом ассасин.
— Подними глаза, Рэкси… — Эрминия возвела взор к ночному небу: там сквозь снежный полог проглядывали призрачные силуэты двух лун, сросшихся краями, как макушки уродливых младенцев. — Это север. Здесь возможно всё.
Глава 3
Для цивилизованного общества Грондэнарк — суровое королевство, где веками, подобно морю, плещется война. Порой её брызги долетают и до других континентов. Немудрено, что кузнечное дело здесь достигло совершенства. Однако чужестранцы и не догадываются, кто является главным врагом любого варвара, опасным, словно тысяча кланов, и бессмертным, как драугр из детских страшилок, — всепоглощающий мороз. Именно поэтому северяне в первую очередь превосходные строители, потом уже охотники, воители и кузнецы. «Не пытайся сковать меч, коль не можешь сложить печь» — пословица и негласная заповедь обледенелого края. Проходя сквозь столетия студёной стрелой, она несёт простую истину: мертвецам не нужно оружие…
Разложив вещи у дышащей жаром печи, Джон задумчиво глядел на пустой мешок:
— Надо же… Холстина. Здесь, посреди снежной целины, когда до берега сотни миль. Любопытно, золотом за тебя расплатились… или сталью. Ох, что я делаю? — следопыт усмехнулся. — Треплюсь с мешком. Вот ведь… Что ни говори, а местное пиво дурманит похлеще вина. Одной кружки хватило. Может, не стоит продолжать, Лайла? Одумайся, пока не оприходовала кувшин… — обернулся он.
Вампирша сидела за столом. Её пальцы медленно перебирали потрёпанный рукав. Напряжённый взгляд же гулял по ободку кружки.
— Не хочу… — тихо промолвила девушка.
— Что случилось? Ты чего такая смурная?
— А? — словно опомнившись, Лайла мотнула головой, стряхнув с лица осколки беспокойства. — Да так… Заноза от лавки… Под ноготь вошла…
— Вот зараза. Покажи, — приблизился следопыт.
— Я уже достала, — спешно заверила вампирша и даже улыбнулась. — С остальным справилась регенерация.
— И оттого ты пригорюнилась? — добродушный тон воина вселял умиротворение, но от его подозрительного взора Лайле хотелось провалиться сквозь землю. — Может, расскажешь, что тебя так гложет? — преисполненный внимания, Джон уселся рядом.
— Ничего от тебя не утаить… — девушка вздохнула, а затем отвела взгляд к потрескивающей печи, где за решётчатой заслонкой танцевали языки пламени. — Неприятное воспоминание… В возрасте пяти лет мне подарили лошадку-качалку, — искусную работу нового королевского столяра. Она была бесподобна. Сложно поверить, что мёртвое дерево смогло передать всё совершенство живых форм. Каждый изгиб, каждый мускул. К ним хотелось прикасаться, их хотелось гладить. Я не видела изъяна. Но он, к сожалению, присутствовал… Однажды шероховатый живот игрушки наградил мою ладонь мелкой занозой. Служанка застала плачущую принцессу. Не столько от боли, сколько от обиды, внезапно преданного доверия. Лишь спустя годы я узнала, что мастер над древесиной был лишён всех почестей и отослан в провинцию с запретом когда-либо брать в руки рубанок. Строгость отца не знала меры. А я по сей день чувствую вину за сломанную человеческую жизнь…