— Я не буду спорить с тобой, Джордж, — сказал он, и его глаза наполнились слезами. — Все сказанное тобой возбудило у меня такие подозрения, что я ничего не могу сказать тебе в опровержение… Остается только…
— О, Дуглас, не говори, не прибавляй больше ни слова! С меня довольно и того, что ты уже произнес. Мне только и надо было услышать от тебя подтверждение моих догадок. А дальше я сам знаю, что делать! Отец вернется в полдень, и я буду иметь с ним решительное объяснение.
— Джордж! Ты все погубишь из-за излишней щепетильности. Конечно, она делает тебе честь… Но… Не поздно ли?..
— Сделать то, что следует, никогда не поздно!
Тем временем солнце, до сих пор ярко светившее, вдруг померкло. В каюте стало темно. Послышался свист ветра, а затем вдалеке прогремел раскат грома. В окнах каюты замелькали крупные хлопья снега. То тут, то там раздавались громкие удары дверей, хлопавших от ветра; послышался звон разбивавшихся стекол.
Дуглас Кимбалл кликнул Беннета и наскоро отдал ему необходимые приказания.
— Пожалуйста, капитан, — просил Беннет, — как только сможете, поднимитесь наверх и взгляните сами. На нас, видимо, движется ураган. Не будет ли благоразумнее всего немедленно выйти в открытое море?
— Как так немедленно?.. Я заговорился и прозевал бурю?!..
— Хорошо, если это только буря, — возразил Беннет. — Но мне уже дня три казалось, что собирается нечто из ряда вони выходящее, вроде циклона или урагана.
Капитан выглянул в иллюминатор и увидел возвращавшихся на судно докторов Макдуфа и Свифта, густо запорошенных снегом.
— Я поднимусь вслед за вами, лейтенант, — сказал он Беннету. Потом, склонившись к Джорджу, прошептал: — Умоляю тебя, подожди, молчи, не говори пока ни слова!
XVIII
ЧУДОВИЩНЫЙ СПОР
Едва старый Макдуф вошел в каюту, едва успел положить мешочек с землей на стол, как Джордж обратился к Манфреду с вежливой просьбой оставить его наедине с отцом для некоторых объяснений, при которых не могут присутствовать посторонние лица.
Манфред сразу побледнел, как мертвец. Шатаясь, он вышел из лаборатории.
— Что это?… — спросил Макдуф. — Почему никто не должен нас слышать? Что может быть таким секретным?
Он, конечно, догадывался, о чем пойдет речь, и это его раздражало и сердило. Он давно ждал объяснения, он чувствовал, что сын недаром потребовал, чтобы его целую неделю не беспокоили. Все это время он что-то обдумывал. И старый профессор угадывал предмет его раздумий.
— Отец, — заговорил воскресший из мертвых, став лицом к лицу с отцом, — ты дважды дал мне жизнь…
— Ну?.. — перебил его Макдуф. — И что же? Ты находишь, что второй раз был лишним?..
— Да.
Несмотря на всю свою твердость и самоуверенность, старик был поражен таким ответом. Он вздрогнул, поправил очки, вперил в сына свои желтые глаза хищной птицы и прямо спросил:
— По какой же причине?
— Причина у меня одна, но такая веская, что ее одной достаточно. О других, пожалуй, можно и не упоминать.
— Не говори лишнего. Это тебя только утомит. Ты бы лучше выпил свою микстуру; должно быть, ты совсем забыл о ней, пока меня не было.
Сын сухо отказался от лекарства.
— Я и так достаточно бодр и крепок для того, чтобы высказать тебе все, отец. Я тебя глубоко уважаю, но и глубоко сожалею о тебе.
— Любопытная сыновняя благодарность!..
— Ты лучше не взывал бы к чувствам! Да, я чувствую к тебе сыновнюю признательность. Ты очень многое для меня сделал и заслужил ее. Да, ты дважды дал мне жизнь, и я знаю, на что ты решился, чтоб дать мне ее во второй раз. Я воссоздал все твои чувства и соображения. Когда ты узнал, что люди с «Проктора» лежат замерзшими в своей ледяной могиле, ты подумал о том, что замороженные трупы, в условиях полярного климата, могут сохраняться без малейшего тления целые годы. «Значит, — говорил ты себе, — мой сын цел и невредим, и его еще можно попытаться воскресить. Хирургия, всеми тайнами которой я владею лучше, чем кто-либо другой на свете, дает мне средства осуществить эту попытку. И я возвращу моего Джорджа и себе, и его старой, больной матери, и жене, и сыну».
— И?..
— И вот ты отправился меня разыскивать и отыскал. Тогда мысль о воскрешении меня из мертвых представилась тебе осуществимой. Тебе нужен был теперь только свежий покойник, чтобы извлечь из него свежее сердце, которое ты пересадил бы своими руками мастера в мою грудь. До этого момента нашей истории ты кажешься мне единственным, удивительным, неподражаемым, достойным моего сыновнего обожания!