— Я ничего не понимаю, отец, — заговорил он. — Право, мне все еще думается, что я во сне, в кошмаре… Да… конечно, все это сон. Иначе откуда бы взялось это теплое, яркое, весеннее, если не летнее солнышко?.. Я в бреду, во сне… Подумайте сами, подсчитайте. После крушения мы добрались до земли 30 марта. Последняя картина, которая встает в моей памяти — это я и мои спутники в том гроте, сталактитовом… Это было, самое позднее, 2, ну, 8 апреля. Значит, стояла осень?.. Когда же вы нашли и оживили меня?.. Теперь лето… Это сон, сон!.. Я вижу вас всех во сне… Это не вы, а ваши тени… Мы с вами блуждаем где-то в преисподней, как Данте… Ну, сон так сон, я рад жить и видеть вас хоть во сне. Но в этом есть какая-то тайна, которую я не постигаю. Отец, ты отрицаешь всякие тайны… Как ты объяснишь все то, что тут у нас сейчас происходит? Где мы? В Елисейских Полях?.. Но разве они существуют?.. Если да, то значит, душа бессмертна. Значит, сказания древних об Ахероне — не пустой миф?.. Милый мой Дуглас, ты помнишь, как мы с тобой зубрили мифологию в школе? Помнишь?..
Старый Макдуф, не говоря ни слова, наполнил шприц снадобьем и подошел к сыну.
— Дай-ка руку, — сказал он ему. — Вот так. Чувствуешь ты укол, ощущаешь его?
Джордж ясно ощутил укол, даже негромко вскрикнул.
— Вот тебе, дитя мое, лучшее доказательство, что ты не спишь. Слышишь? Ты не спишь, и мы вовсе не тени, и ты не во сне видишь нас. Постараюсь как можно скорее объяснить тебе все, что кажется тебе непостижимым и сбивает тебя с толку. Но пока что успокойся, доверься своему отцу, своему другу. Ты еще слаб. Лишние разговоры, лишние объяснения подорвут твои еще не окрепшие силы. Твое выздоровление было долгим, трудным, тянулось месяцы. Мы приложили так много усилий, чтобы спасти тебя, и не можем допустить, чтоб эти усилия пропали даром.
— Как?.. Тянулись месяцы?..
— Да, месяцы, — ответил старик, успев перемигнуться с Манфредом и Кимбаллом, чтобы те не выдали его.
— A-а!.. Это другое дело… Теперь я понимаю… Но зачем же вы столько времени пробыли здесь?.. Почему не вернулись в Филадельфию?.. Я вижу, что нахожусь на судне?..
— Мы перезимовали здесь, только и всего. Когда мы увиден, что тебя все нет, что ты не возвращаешься из экспедиции, Пауэлл…
— Славный Пауэлл! — перебил его Джордж. — Значит, он и эту новую экспедицию снарядил на свои средства?
— Именно! Вот мы и отправились на этом судне отыскивать тебя. И знаешь, как называется наше судно? «Эмма Пауэлл».
— Это очень мило придумано!
— А капитаном судна мы взяли твоего приятеля Кимбалла. Ну вот, мы и тронулись в путь и прибыли сюда в марте, значит, как раз в то время, когда ты двинулся в обратное плавание.
— Но когда же вы нашли нас?
— Да, выходит, что в тот самый день, когда вы гибли, замерзали.
— Вот удивительное совпадение!..
— Именно что удивительное, не правда ли? А главное, какое счастливое совпадение!
— Где же вы нас нашли? Далеко отсюда?
— Нет, здесь и нашли, поблизости. Вот подожди, когда ты совсем поправишься, я сведу тебя в ту пещеру, где ты едва-едва не был погребен навеки.
— Значит, вы нас нашли там уже бездыханных, без чувств, немедленно вслед за тем, как мы впали в оцепенение?
— Да, вероятно, спустя два-три часа после того, как вы лишились чувств.
Впалые, бледные щеки Джорджа зарделись лихорадкою любопытства, и он все продолжал свои расспросы, не проявляя видимого утомления.
— Это настоящее чудо!.. Диковинное стечение благоприятных случайностей.
— Да, конечно. Ну, теперь уже ты и сам поймешь, что трогаться в обратный путь было не время, наступала зима. Да и нельзя было думать вернуть тебя к жизни среди встряски на волнах бурного полярного моря. Мы и зазимовали в этой закрытой бухте. Тебя перенесли сюда, превратили нашу лабораторию в больницу. Натура у тебя мощная, сильная, здоровая. Благодаря этому нам и удалось оживить тебя… Так минули апрель, май, июнь, июль, август, сентябрь, октябрь. Вот уже семь месяцев, как мы живем в этой Антарктиде, на завоевание которой ты отправился. И только на днях я, наконец, смог с уверенностью сказать и себе, и Манфреду, и Кимбаллу, что мой Джордж спасен, что борьба между жизнью и смертью для него кончилась, что жизнь победила… Да, сын мой, повторяю тебе, ты вернулся издалека! Мы успешно разморозили тебя, но потом ты перенес тиф, после тифа скарлатину. С тобой пришлось возиться, как с малым ребенком. Скажи спасибо доброму Манфреду и своему ближайшему другу Кимбаллу.
Наступило молчание. Джордж, понурившись, о чем-то раздумывал. Затем он снова вспомнил о своих злополучных спутниках. Сколько раз уже он о них спрашивал и не получал ответа…
Отец медлил с ответом. Сказать ли правду?.. Надо ли, полезно ли это будет?
Но Джорджем овладевало неодолимое нетерпение. Он настойчиво повторил вопрос:
— Другие, другие, отец! Мои спутники?..
— Дитя мое, твои спутники не так легко отделались, как ты, хотя и ты не легко отделался. Только ты, ради Бога, не волнуйся! Против законов природы…
— Значит, они погибли?
— Погибли…
— Все?
— Все, — еле внятно ответил отец. Кимбалл и Манфред подтвердили его слова молчаливыми кивками.
— Умерли!.. Все!.. Боже, какое пробуждение досталось мне на долю! — воскликнул несчастный Джордж, хватаясь за грудь, в которой вдруг жутко и болезненно забилось чужое сердце. — Отец, о, отец!.. Манфред!.. Вы были правы!.. Рано было говорить мне об этом! Мое бедное сердце еще не в силах это перенести… Теперь мне конец… я этого не вынесу… я умру…
XVI
ГРОЗНЫЙ ОБЛИЧИТЕЛЬ
Доктора бросились к нему, опасаясь, что слова больного могут оправдаться. К счастью, дело обошлось простым обмороком. Воскресшего быстро привели в чувство. Но Макдуф тут же дал себе слово не открывать рта в присутствии сына по крайней мере неделю. О том же он просил Кимбалла и Манфреда. Тщетно в течение этой недели быстро оправлявшийся Джордж задавал им сотни вопросов; они отвечали ему одним и тем же условным жестом: не произнося ни слова, прижимали палец к губам.
Только один раз верный Кимбалл решился нарушить этот договор, да и то лишь затем, чтобы прошептать:
— После! Ты и так немало пострадал от этих преждевременных тревожных разговоров. Тебе все расскажут и объяснят, но не прежде, чем ты вполне оправишься.
— Ты клянешься?
— Клянусь, но в то же время умоляю тебя не разжимать рта, пока тебе этого не разрешат. Тебе придется потерпеть еще четыре дня. Ешь хорошенько, спи, отдыхай, набирайся сил. Все это, ты и сам понимаешь, необходимо для твоего выздоровления.
Джордж и впрямь понимал всю основательность этих требований. Он грустно улыбнулся и вздохнул.
— Ты прав, — сказал он, — я должен угомониться хотя бы для того, чтобы дать отдых бедному отцу и Манфреду, которые из-за меня не знают покоя ни днем, ни ночью.
— Это верно. Ведь они не спали, как следует, столько ночей!.. Не меньше, как шесть или семь…
— Только? — с удивлением вставил Джордж.
Кимбалл понял, что невольно проболтался, но быстро нашелся:
— Я хотел сказать, что они не меньше шести-семи месяцев не высыпаются как следует.
Прошла неделя, и за это время все успели хорошо отдохнуть. Больной вновь вполне оправился, и его состояние быстро улучшалось. Было решено разобрать барак, погрузить его на судно и вслед за тем двинуться в обратный путь.
Среди людей экипажа все еще царил ужас, и они с трепетом ожидали, когда им покажут воскресшего покойника. Завзятые фанатики веры рассказывали товарищам истории о покойниках, воскрешенных при посредстве снадобий, доставленных самим дьяволом людям, продавшим ему душу. От этих историй волосы у слушателей становились дыбом. Мало-помалу такая же легенда сложилась и о профессоре Макдуфе. Он тоже продал душу черту, и черт дал ему бутылку с живой водой для воскрешения мертвых. Сначала Макдуф хотел воскресить всех людей погибшего экипажа. Когда их нашли, он начал с своего сына, попробовал чертово зелье на нем. Проба вышла удачной. Тогда он начал просить у дьявола еще того же зелья, чтобы воскресить остальных. Но тут нечистый слукавил; да он и вообще никогда ничего не дает даром. Он потребовал в обмен душу за душу. Хочешь получить порцию зелья для того, чтобы воскресить человека — давай за нее душу другого человека. Вот доктор-чернокнижник и будет платить дьяволу людьми экипажа, или выдаст дьяволу расписки на каких-нибудь своих недругов, оставшихся на родине. Дьявол потом их и приберет к рукам. А тут, кстати, Черч припомнил, как старый доктор говорил ему, что если, мол, хочешь воскресить своего брата, пожертвуй свою душу. Речь, положим, шла о сердце; но — душа, сердце, не все ли равно? И это совпадение дела со словом в свою очередь производило сильное впечатление. Однако, среди экипажа нашлись и скептики, своего рода нигилисты, которые только пожимали плечами, слушая бредни матросов. К этой скептической группе примыкали машинист Торн и боцман Скотт. Таким образом, на судне образовались две партии, и между ними уже обозначались зачатки вражды.