– И что это значит? Могла она сама наглотаться таблеток?
– Разумеется, такое вполне могло быть. Слава науке, снабдившей нас незаменимыми методами и инструментами. Это благодаря им мы смогли сегодня достаточно точно рассчитать время разложения лекарственных препаратов и даже ядов. Мы повторяли тест и каждый раз приходили к одному и тому же результату. Александра Вийкнер не могла вскрыть себе вены, потому что к тому времени, когда ее сердце остановилось по причине потери крови, она давно находилась в бессознательном состоянии. К сожалению, не могу сказать, когда именно это произошло… так далеко возможности нашей науки пока не простираются. В любом случае надеюсь, что вы возьметесь за это. Убийство – вы ведь не избалованы такими делами там, в Танумсхеде?
Последний вопрос прозвучал с насмешкой, которую Мелльберг принял на свой счет.
– Вот здесь вы правы, – подтвердил он. – У полицейских из Танумсхеде небольшой опыт по этой части. Но, к счастью, теперь я здесь, а значит, вы смело можете доверить убийство нашему участку. Для провинциальных коллег это станет прекрасной возможностью посмотреть, как выглядит настоящая работа. Мы докопаемся до истины, будьте уверены. Даю слово.
Целью этой напыщенной речи было показать доктору Педерсену, что он имеет дело не с каким-нибудь желторотым птенцом. Медики всегда много о себе воображают. Так или иначе, работа Педерсена закончена, и теперь за дело возьмутся настоящие профи.
– Да, еще… – Энтузиазм комиссара настолько сбил с толку Торда Педерсена, так что тот забыл сообщить пару важных деталей. – Александра Вийкнер была на третьем месяце и рожала до того. Не знаю, что это вам даст, но информации чем больше, тем лучше.
Мелльберг промычал что-то неопределенное, и, вежливо распрощавшись, оба положили трубки. Мелльберг – в предвкушении интересного дела. Педерсен – весь в сомнениях относительно компетентности, с которой оно будет расследоваться.
Предварительный осмотр ванной комнаты криминалисты провели сразу после обнаружения тела Александры Вийкнер, но в доме оставались и другие помещения, которые теперь нужно было пройти миллиметр за миллиметром.
2
Он взял прядь волос, отогрел в ладонях. Ледяные кристаллы расплавились, и он осторожно слизал капли. Потом прижался щекой к краю ванны, почувствовал холод.
Как она была прекрасна, восстающая из ледяной глыбы…
И связь между ними оставалась все такой же прочной. Оба они одного поля ягоды – ничего не изменилось.
Разве кисть руки на этот раз удалось развернуть с трудом. Так, ладонь к ладони… Он сплел ее пальцы со своими. К руке прилипли частички замерзшей крови.
Рядом с ней времени не существовало. Годы, дни, недели смешались в едином потоке, в котором имело значение одно – их сплетенные руки. Потому предательство и оставляет такие болезненные раны. Она вернула в их жизнь время – зачем? За это в ее жилах никогда больше не будет течь теплая кровь.
Он осторожно вернул руку в прежнее положение.
Вышел не оглянувшись.
Резкий звук вырвал Эрику из глубокого сна без сновидений. Не сразу опознав сигнал мобильника, она выскочила из постели и нажала кнопку.
– Эрика Фальк.
Спросонья голос был такой хриплый, что пришлось прокашляться, прикрыв трубку ладонью.
– Я вас разбудил? Простите.
– Нет, нет, я уже не сплю.
Глупый ответ пришел на язык автоматически. По крайней мере, то, что она не спит, было очевидно.
– В любом случае прошу прощения. Это Хенрик Вийкнер. Я только что говорил с Биргит, это она просила меня с вами связаться. Дело в том, что сегодня утром ей звонил какой-то наглый полицейский из Танумсхеде. И приказал ей – ни больше ни меньше – в самых беспардонных выражениях немедленно быть в участке. Понятно, там требуется и мое присутствие. Он не разъяснил, в чем дело, но на этот счет у нас есть свои предположения. Биргит очень переживает. Как назло, ни Карла-Эрика, ни Юлии нет во Фьельбаке, поэтому мне не оставалось ничего другого, как обратиться к вам. Не могли бы вы к ней заехать? Сестра и шурин Биргит работают, поэтому она дома одна. Сам я смогу быть во Фьельбаке не раньше чем через пару часов, и очень желательно, чтобы кто-нибудь составил ей компанию на это время. Понимаю, что просить об этом – дерзость с моей стороны, ведь мы почти не знакомы. Но выбора у меня нет.