Нетвердой походкой, стараясь не слишком удаляться от стены и в то же время не приближаться к телам своих бойцов, Мохов осторожно двинулся к балкону. Будь что будет, пусть палит этот трансформер, а то, что положено сделать капитану, он сделает.
По мере приближения к озеру обожженная кожа стала ощущать холод. А бормотание становилось все громче и громче.
- Аллах акбар! Аллах акбар! Аллах акбар! Аллах акбар! - непрерывно повторял кто-то.
Валентин опешил. Голос показался знакомым, но разум отказывался верить, что это тот, о ком он подумал.
Заинтригованный до того, что даже боль как будто отступила, Мохов сделал несколько быстрых шагов и вышел на полуразрушенный карниз.
Прямо перед ним качалась гигантская голова Хранителя. Его удивленные глаза - да-да, Валентин впервые видел их такими, но мог бы поклясться, что они именно удивленные, - смотрели куда-то в сторону. Вправо. Как раз откуда доносился гнусавый голос... Нет, все-таки это Кокакола!
- Аллах акбар! Аллах акбар!
Мохов сделал еще шаг и медленно повернулся... Так и есть, молится этот полоумный. Конечно, кто же, кроме идиота, мог уцелеть в этой бойне?! Не зря же говорят, что против счастья дураков наука бессильна.
Николай Николаевич стоял на коленях и, истово крестясь, повторял как заведенный:
- Аллах акбар! Аллах акбар!
При этом он не забывал периодически биться лбом о каменный пол.
Картина была столь нереальна, столь нелепа, что Мохову показалось, будто это он, а не Сериков, потерял разум.
- Ты... чего это? - сбивчиво заговорил он. - Чего... делаешь?
- Аллах акбар! - Рука кандидата в големы совершила еще одно крестоподобное путешествие, после которого лоб прижался к каменному полу. - Аллах акбар!
Капитан перевел взгляд на Хранителя. А тот, зачарованный действиями странного человечка, начал раскачиваться в легком трансе. Амплитуда этих колебаний становилась все больше и больше, и вскоре его небольшой кожистый рог, торчавший на самом кончике носа и делавший его похожим на носорога-уродца, стал проноситься в непосредственной близости от острой кромки балкона.
- А тебе, козлу ушастому, что нужно? - раздраженно спросил Валентин. Ты-то какого черта торчишь здесь? Потанцевать решил? Змей зачарованный!
- Аллах акбар! Аллах акбар!
- Заткнись, не с тобой разговаривают, факир... московский! - бросил Валентин, не оглядываясь на Серикова. - Тебе на Арбате с дудкой сидеть, а ты в серьезные дела суешься! И чего тебе дома не сиделось, чего сюда полез?
- Аллах акбар! - Кокакола, не видя ничего, стукнулся головой об пол.
- Мать вашу... вот два придурка. Вы что, сговорились, что ли? Я тебя, урода, спрашиваю, какого черта тебе надо? Чего вылупился? - Капитан, поняв, что от Кокаколы он ничего не добьется, переключился на Хранителя. - Эй, тварь, проснись, тебе говорю!
- Аллах акбар! - Стук об пол. - Аллах акбар!
- Блин, да заткнешься ты... Вот зараза, ничего его не берет! Даже Хранитель и то жрать отказывается! - Мохов вдруг вспомнил, что говорит с монстром в обычном диапазоне, а тот слышит только в ультразвуке.
- Эй, ушастый! - крикнул он, перестроив глотку. - Ты чего мышей не ловишь? Посторонние в подземелье...
Хранитель, загипнотизированный монотонным пением Кокаколы, вздрогнул, выходя из оцепенения. Его взгляд стал приобретать осмысленность. Голова поднялась еще выше, пасть приоткрылась, и показались клыки.
- Аллах акбар! - Удар лбом об пол. - Аллах акбар!
Мохов неожиданно почувствовал укол в сердце. Вообще-то он слышал, что это несвойственно големам, обычные чувства у них притупляются, но, видимо, в нем что-то изменилось.
- Эй, Папа Римский, сейчас тобой обедать будут! - Мохов бросил взгляд на монстра.
Тот наклонил голову, примериваясь, как бы ему схватить человека и не задеть голема.
- Эй, ушастый! Ну-ка, пошел отсюда! - Неожиданно для самого себя закричал Мохов. - Брысь... козззел! И чтобы людей больше не трогал! Рыбу жри, гусь-переросток!
Проводив глазами мгновенно исчезнувшего Хранителя, капитан повернулся к Серикову.
Тот, не видя ничего, продолжал молиться.
- Эй, апостол, вставай! - Мохов схватил Кока-колу за шиворот и рванул вверх. - Я не знаю, какому Богу ты молишься, но скажу тебе одно - вали отсюда поскорее! Уходи из комплекса как можно дальше и... не возвращайся больше никогда.
- Гарун, сынок, держись! - Курбан с тоской смотрел в гаснущие глаза юноши, на которого возлагал столько надежд, того, кто, спасая отца, подставил свою грудь под пулю врага и показал, что он настоящий мужчина. Нет, он должен жить несмотря ни на что! - Гарун, послушай меня! Ты должен, обязан меня услышать!
Герман, с удрученным видом стоявший рядом, оглянулся. Ему не нравилось, что они расположились так близко от воды. В любой момент мог объявиться противник, но сейчас говорить об этом не хотелось. Он с тревогой посмотрел на Леру.
Летчику очень хотелось поговорить с девушкой, узнать, как она здесь оказалась, сообщить, как соскучился по ней, но время ли сейчас думать о своих чувствах, когда у людей такое горе. Герман перевел взгляд на Панаму.
Геннадий, мокрый, как и все они, не отрывал грустного взгляда от Курбана, к которому успел привязаться как к другу. Его горе он переживал, пожалуй, тяжелее всех. За время их совместных скитаний этот горец, под совсем не геройской наружностью которого скрывался железный характер, завоевал его доверие, да что там доверие - восхищение! Спокойный, немногословный, этот человек, от зорких глаз которого не могло ускользнуть ничего, был неспособен на предательство. Такого не приведи господь иметь врагом и счастье - другом.
Невозмутимее всех был Рыков. Стремясь поспеть на выручку терпящим бедствие, он прыгнул в воду и добрался до них вплавь, потому что посуху переход из галереи в галерею мог занять много времени. Он успел как раз вовремя. Курбан, все это время державший сына на руках, был в таком изнеможении, что с трудом держался на воде, а Лера, так та вообще от страха забыла, что умеет плавать. Мало толку было и от растерявшегося Панамы. Хорошо, что подоспели спасатели в лице Толика и Германа, которые и помогли им выбраться на берег.