Только после его красноречивого взгляда, немного скривившись, Саммер пристегнула ремень безопасности. На руках у неё алели пятна крови, и штанины намокли не только от дождя. Но заниматься её ранами некогда. Важнее уехать подальше от Маленького Токио.
– Не понимаю, почему вы злитесь, – помолчав, заметила Саммер. – Вы не несёте за меня ответственность. Я могу сама о себе позаботиться… – Её голос затих, когда она поняла, какую очевидную чушь говорила. Саммер предприняла ещё одну попытку: – Вы просто могли бы подбросить меня к другу и не затруднять себя…
– Никуда я вас не подброшу. Вы просто втянете в это дело и его тоже.
– Правда? – Саммер, казалось, пришла в ужас.
Чёрт.
– Что вы натворили?
Мгновение Саммер молчала, и он подумал было, не придётся ли ему силой вытягивать правду. Не пришлось.
– Попросила своего друга Мику пригнать машину и привезти несколько вещей из моего рабочего стола.
– Чёрт. – На этот раз Така выругался вслух.
– Не похоже, чтобы кто-то мог выследить меня. Я звонила с телефона-автомата.
– И где друг должен был встретить вас?
– Рядом с лапшичной.
– Там, где вас нашли братья? Вы что, совсем не понимаете, в какой опасности находитесь? Это не кино и, тем более, не игра. Эти люди ни перед чем не остановятся, чтобы получить желаемое.
Саммер казалась потрясённой до глубины души.
– Вы преувеличиваете…
– Видели, что случилось в аллее?
– Я не смотрела.
Така покачал головой, видимо, решив не продолжать бесполезный разговор, и нажал несколько кнопок на мобильном. Сказав лишь свой идентификационный номер, он выслушал сообщение, выключил телефон, чтобы никто не смог поймать сигнал, и резко повернул налево.
– И что, кроме «вольво», должен был доставить вам Мика Джонс?
– Паспорт, деньги, парочку кредиток… – Её голос затих. – Как вы узнали его фамилию?
– Тёмно-зелёный «вольво» девяносто шестого года выпуска был только что обнаружен на дне ущелья рядом с Санта-Моникой. Водитель, афро-американец Мика Джонс, погиб. Машина съехала с дороги.
У Саммер участилось дыхание, и Така ругнулся себе под нос. Она или упадёт в обморок, или её станет рвать, а поскольку они собирались оставаться в этой машине ещё какое-то время, его не прельщал ни один из вариантов. Но и ехать медленнее он не мог. Взяв Саммер за шею, Така наклонил её голову так низко, как только позволял ремень безопасности.
– Дышите медленно, – приказал он, не сбавляя скорости.
Така ладонью чувствовал её бешено бьющийся пульс. Если Саммер заплачет, то успокоится. Она старалась быть сильной, но всё же оставалась гражданским человеком, не привыкшим к ужасам, из которых состояла повседневная жизнь агента. Слёзы помогут ей расслабиться.
Но Саммер лишь дрожала и позволяла держать себя в согнутом положении. И только когда у него возникли непрошеные эротические фантазии, как он слегка передвигает девушку и её голова оказывается около его промежности, Така отпустил её, будто обжегшись.
Саммер откинулась на спинку сидения, невидяще глядя прямо перед собой.
– Это я его убила, – бесцветным голосом проговорила она. – Я не понимала…
– Да, не понимали, – согласился Така, стараясь забыть, как прикасался к тёплой коже её шеи. Совсем не хотелось успокаивать Саммер, но он не удержался и добавил:
– Вы оказались не в том месте не в то время, и все, кого вы ещё вовлечёте, так же рискуют.
– Я не хотела никого вовлекать… Мне просто нужно было уехать отсюда…
– Для этого вам нужен я.
Повернувшись, Саммер пристально посмотрела на него:
– А кто вы такой, чёрт побери?
Интересно, не прокатит ли история с Министерством древностей ещё раз? Вряд ли. Стадию этой невинной лжи они уже давно прошли. Его объяснение должно быть гораздо правдоподобнее и беспощаднее, или она снова сбежит.
А этому нельзя позволить случиться. Сейчас Саммер избавилась бы от него только в одном случае – если бы была в полной безопасности от Братства, но такое возможно, лишь если она умрёт.
– Тот, кто не даст Сиросаме добраться до вас, – сказал он, и это было истинной правдой. Она просто не знала, насколько далеко он готов ради этого зайти.
Бледная в отражённом городском свете, Саммер откинулась на сиденье. Она не спросила, куда они едут, а Така не стал откровенничать. Он ехал быстро и уверенно, двигаясь в потоке машин с непринуждённостью человека, который научился вождению в одном из самых перенаселённых городов мира. Саммер молчала, погрузившись в свои мысли.
Така всё ещё не мог понять, почему она ни разу не заплакала. Ни разу с вечера открытия выставки! Она прошла через испытания, с какими большинство американок не столкнутся ни разу за всю свою жизнь, стала свидетельницей насилия, была потрясена этим, но не проронила ни слезинки. Он не привык к такому. Её самоконтроль слишком необычен. Пока Саммер остается такой жутко спокойной, она способна в любой момент сбежать. Чего нельзя допустить.
Её нужно сломать. Полностью. И если событиям последних двадцати четырёх часов не удалось этого сделать, то придётся самому закончить работу. Рыдающая и беспомощная Саммер перестанет быть угрозой.
Така взглянул на её бледный, неподвижный профиль. Огни встречных машин танцевали на её лице осколками света и тени. Да, он должен её сломать. Или убить.
Или, может быть, и то, и другое.
Изобел Ламбер погасила сигарету, ненавидя привкус во рту, запах на пальцах – ненавидя всё на свете. Нужно снова обратиться к врачу, узнать, появилось ли что-нибудь новое, что можно попробовать. Она уже прошла через пластырь, жевательную резинку, назальный спрей, гипноз, когнитивную терапию, сигареты с гвоздикой – всё на свете, – но толку ноль. Изобел могла обойтись без курения день, неделю, один раз даже три месяца, а потом что-то случалось, и она опять хваталась за сигареты.
Врач объяснял всё просто – работа. Вся жизнь мадам связана со смертью. Изобел убивает сама и приказывает убивать другим. Куря же, она бессознательно приносит себя в жертву, стремится к своей смерти – медленной и более коварной.
Какой невозможный бред! Именно так она и сказала доброму доктору. Если бы курение помогало ей принимать тот трудный выбор, который приходится делать, то она дошла бы до двух или трёх пачек в день. Но оно не помогало. Просто от него переставали трястись руки.
О’Брайен не выполнил задание, а трупов становилось всё больше. Какой-то человек погиб, упав со скалы в машине девушки. Такаши пришлось убрать Бог знает сколько глупых головорезов этого чокнутого Сиросамы. Изобел спрашивала Таку, что, чёрт возьми, он, по его мнению, делает, но тот избегал её сообщений.
Но, в конце концов, это дело О’Брайена. У него есть опыт и ледяная решимость, и если он сохранил девушке жизнь, то тому должна быть веская причина.
Может, она слишком рано вернула его к оперативной работе, но выбора особо не было. О’Брайен словно создан для дела – может говорить и читать по-японски, у него есть связи, знание культуры. Все остальные не идут ни в какое сравнение. Его тело уже довольно хорошо оправилось от самых передовых пыток, какие только могли придумать в современном мире, а хладнокровие никогда ему не изменяло. Так почему же он медлит? Должно быть, думает, что всё ещё есть способ спасти положение, но и на расстоянии в полмира Изобел не видела надежды. Не видела надежды, но понимала стратегию. Понимала, что единственный способ остановить сумасшедшего, одержимого манией величия, – если нельзя к нему подобраться и убить – это отобрать у него игрушки. Саммер Хоторн и понятия не имела, что именно такой игрушкой и была… Пешкой в руках нескольких очень опасных людей, и обе стороны опытны, неумолимы и готовы убить её, прежде чем до неё доберётся противник.
Должно быть, Такаши убеждён, что есть некая выгода в том, чтобы сохранить ей жизнь. Иначе он бы уже покончил с этим делом, и Изобел могла бы докурить свою порцию в открытой пачке сигарет, вернуться в изысканную квартиру и что-нибудь разбить. Она пробовала дешёвые тарелки, бокалы из универмага… Не срабатывало. Чтобы прекратить боль, нужно было уничтожить что-то ценное, красивое, незаменимое. Подобное человеческой жизни, которую она приказывала оборвать.