– Вы в порядке, доктор Хоторн?
Саммер позволила ему помочь себе встать.
– Кто, чёрт побери, вы такие? – повторила она. Она по-прежнему не видела Таку за толпой братьев, и от паники её подташнивало.
– Такаши работает на нас, – просто сказал он. – Это всё, что вам нужно знать. Нам придётся увезти вас и кузена Такаши с горы. Сейчас. Самолёт ждёт.
– Самолёт с отравляющими веществами?
– Они нейтрализованы, – поднимаясь, сказала женщина, внезапно обретя очень авторитетный вид. – Этому молодому человеку нужно в больницу, а тебе – выбраться из страны и присоединиться к сестре.
На мгновение Саммер забыла о Таке.
– Джилли у вас?
– Это я вывезла её из Лос-Анджелеса. Сейчас она с женой Питера, и они тебя ждут. – Женщина кивнула в сторону мнимого брата: – Кстати, это Питер. Питер Мэдсен. А я – мадам Ламбер.
– Глава Комитета, – кивнула Саммер.
Мадам Ламбер помрачнела.
– Такаши слишком распустил язык. Обычно он более сдержан. Что между вами произошло?
– Не твоё дело, Изобел, – усмехнулся Питер. – Кроме того, Такаши никогда не заводит интрижки на заданиях. Он умеет разделять жизнь и работу.
«А Саммер Хоторн – это работа».
Ошеломлённые, сокрушённые братья отодвинулись, и Саммер увидела место драки Такаши и Сиросамы. Ни того, ни другого там не было – осталось только тело Генриха, чья кровь впитывалась в кимоно.
– Где они?
– Неважно, – сдержанно сказала мадам Ламбер. – Всё закончилось, и чем скорее ты забудешь последние несколько дней, тем лучше. Сейчас главное доставить мальчика в больницу и вывезти тебя из Японии – до того, как это дело получит политическую огласку. Уверена, тебе не терпится уехать.
Саммер оглядела замёрзшую поляну. Одни из церемониальных ворот тории были разрушены, а драгоценная урна Хаяси лежала в стороне, всеми забытая.
Саммер уже давно потеряла чувство времени, но казалось, что она только-только приехала в Японию. И уехать из страны значит больше никогда не увидеть Таку.
– Не терпится, – невыразительным голосом подтвердила она.
Два брата в белом погрузили Рено на носилки; они явно работали на Комитет, а не на Сиросаму. Голова Саммер готова была вот-вот взорваться.
– Можете ответить лишь на один вопрос?
– Сомневаюсь, – сказала мадам Ламбер, беря Саммер за руку и ведя её вверх по склону, огибая тела убитых.
– Кто – хорошие парни, а кто – плохие?
Женщина остановилась и посмотрела на тела, а потом – на Саммер.
– Оттенки серого, доктор Хоторн. Всё это оттенки серого.
Глава 26
Синдром посттравматического стресса, так это называют? Неважно, что она сидит на подоконнике красивого старинного дома в часе езды от Лондона и что сад даже зимой красив и навевает умиротворение. Неважно, что её младшая сестрёнка ростом с топ-модель, кажется, ничуть не пострадала из-за выпавших на её долю приключений и проводит сейчас время или на кухне с хозяйкой, или за изучением сложных учебников, которые удалось раздобыть Питеру Мэдсену. Джилли счастлива и, чувствуя себя в безопасности, постепенно привыкает к жизни здесь. Женевьева оказалась идеальной хозяйкой, гостеприимной, но не навязчивой, а Питер был само очарование. Вначале Саммер сомневалась насчёт него, но напрасно – он совсем не внушал страха.
Мадам Ламбер не появлялась, что полностью устраивало Саммер. Изобел была холодной, отлично владеющей собой женщиной, начисто лишённой эмоций, – идеальная попутчица для показавшегося бесконечным перелёта в Англию. Но сейчас Саммер было очень важно сохранять спокойствие, а мадам Ламбер одним своим видом напоминала о событиях на горе Белого Журавля.
Сиросаму доставили в японскую психиатрическую больницу. Он, совсем съехав с катушек, постоянно бормотал что-то бессвязное. Саммер подумала бы, что он симулирует, если бы не видела абсолютного безумия в глазах сектанта, когда тот катался с Такой по земле. Злосчастную урну Хаяси выставили на всеобщее обозрение в Киото, а в «Братстве торжества истины» царило смятение.
Казалось, никто и не подозревал, как близко был мир к катастрофе.
Питер и Женевьева не упоминали Таку, и Джилли, должно быть, попросили не задавать слишком много вопросов. И она не станет о нём думать. Ни секунды не потратит. Вместо этого она будет сидеть у окна, смотреть на зимний сад и учиться вязать.
Глупость, конечно, но её это успокаивало. Пока пальцы перебирали самодельную пряжу, мысли постепенно приходили в порядок, а раны, о существовании которых она даже не подозревала, излечивались.
Ей даже удалось вытерпеть короткий визит якобы сожалеющей обо всём Лианны. Что оказалось несложно – вину мать чувствовала в основном по отношению к Джилли и, приняв показное спокойствие Саммер за чистую монету, отправилась в Индию на новые поиски просветления. Саммер даже смогла посмеяться над матерью вместе с Джилли.
Только вот ночами она лежала без сна в большой мягкой постели, с сухими глазами, беспокойно ворочаясь, чувствуя пустоту и запрещая себе даже мысленно произносить его имя.
– Пора уже домой, – однажды утром сказала она, пока Джилли вгрызалась в текст по физике. Женевьева была в кабинете, безвозмездно консультируя по юридическим вопросам через интернет, и за кухонным столом из старого дуба сидели только они вдвоём.
Джилли подняла взгляд.
– Я не спешу. Учебники у меня есть, так что, думаю, получится без проблем пропустить остаток семестра. Кроме того, мне здесь нравится.
Саммер посмотрела в сад. Они жили в Англии уже почти два месяца. Потеплело, деревья и трава начинали зеленеть. На открытых солнцу лужайках даже зацвели нарциссы. Всё снова оживало. Пора и ей тоже ожить.
– Мне нужно найти работу. Сансонский музей не хочет иметь ничего общего со мной или этим скандалом, и я совсем не в обиде. Но вакансий намного меньше, чем квалифицированных кураторов, и чем скорее я начну поиск, тем скорее вернусь к нормальной жизни.
– Тебе хочется именно этого?
– Да, – ответила Саммер. Если она не ошибалась, то была её первая ложь сестре.
Она не хотела нормальной жизни. Не хотела работы в Лос-Анджелесе. Не хотела ехать на запад. Она хотела на восток, обратно в Японию, чтобы найти Таку, прижать его к стенке и выяснить, почему он ей лгал. Зачем сказал, что любит, и исчез? Она хотела, чтобы он молил о прощении у её ног. Хотела, чтобы он был сверху, снизу, сзади, внутри неё. Хотела протянуть руки и дотронуться до него, твёрдого, тёплого. Хотела прижаться губами к его красивому рту, хотела, чтобы его глаза, не отрываясь, смотрели на неё, полные желания. Хотела попробовать на вкус его татуировки.
Хотела невозможного.
Он солгал. Когда смерть дышала в лицо, он солгал, доказывая, что в его холодном и прекрасном теле есть, по крайней мере, хоть одна добрая жилка.
Женевьева в низко сидящих на носу очках впорхнула в кухню.
– Сегодня будет тепло, – объявила она. – Думаю, почаёвничаем в саду. Питер вернётся рано и, возможно, приведёт Изобел. Нам всем нужны платьица.
– Платьица? – смеясь, повторила Джилли. – Да ни в жизнь вы не засунете меня в платьице от Лоры Эшли! Я крупнее вас и знаю грязные приёмчики.
– Изобел придёт? – спокойно спросила Саммер.
– Не знаю, чем она тебе не нравится, – сказала Джилли. – Она спасла мне жизнь.
«А меня приказала Таке убить», – могла бы добавить Саммер, но промолчала.
– Изобел хорошая, – вступилась Женевьева, наливая кофе, который любила пить по утрам. – Отчасти ледышка, но всегда делает что надо.
– Не думаю, что у меня есть платье, – сказала Саммер, пытаясь притвориться, что ей хоть чуточку нравится эта затея.
– Зато у меня их куча, – бодро ответила Женевьева. – Сделаю булочки, подам к столу взбитые сливки, и мы отлично проведём время.