Тенгиз еще не закончил фразу, когда начал ухмыляться. Крапивин, не служивший с Мирским, выжидающе посмотрел на полковника, который, в отличие от зама, поморщился, словно у него зуб заныл.
– Песня… – проворчал полковник. – Та, которой он изводил нас все три месяца дежурства на Шальной.
– Угу, – кивнул Тенгиз и не столько пропел, сколько произнес речитативом: – И снится нам не рокот космодрома. Не эта ледяная синева… А снится нам трава, трава у дома. Зеленая, зеленая трава.
– Я тебя умоляю, – еще сильнее скривился Мирский. – Не надо цитировать. Лучше скажи, что из текста в пароль вводить. Не всю же песню целиком…
– Никак нет, – вмешался адъютант. – Предположительно пятнадцать символов.
– Спасибо, Денис Андреевич… Тенгиз, не помнишь название песни? Если мне не изменяет память. Это ВИА «Земляне». Композиция «Трава у дома». Классика конца двадцатого века.
– Да хоть девятнадцатого…
– Тогда в Космос еще не летали, – хмыкнул здоровяк Крапивин.
– Блин, все умные… – проворчал Мирский. – Один я…
– Короля делает свита, – многозначительно изрек Штурм.
– Скажи мне, какой у тебя зам, и я скажу…
– Заткнитесь, пожалуйста, господа офицеры. – Мирский выставил перед собой руки с растопыренными пальцами и стал демонстративно загибать их по одному.
– Тсс… – подтолкнул секунд-майора Штурм. – Начальство думу думает.
– Не, мало… – забраковал один вариант полковник и начал загибать пальцы снова.
Так продолжалось несколько минут. Глядя на командира, и остальные стали что-то бормотать себе под нос и тоже зашевелили пальцами.
– О! – изрек Мирский. Сел и быстро набрал «Ледяная*синева!»
«Пароль неверный, – высветилось в окошке. – Предупреждение! До самоуничтожения файла у вас осталось пять минут и две попытки!»
– Черт! Надеюсь, Ион, тебе сейчас громко икается… Потому что у меня больше нет вариантов.
– Слышь, командир… – хлопнул себя по лбу Тенгиз. – А ты не забыл, что у фон Видена была… тьфу три раза… есть глупая привычка писать слова через два пробела?
– Забыл, – повинился Мирский. Выдохнул и снова набрал «Ледяная**синева».
Лэптоп издал мелодичный звон, и конверт открылся, демонстрируя содержимое. Видеофайл. Опять без надписи. И какой-либо сопроводительной записки.
– Смотрим? – оглянулся на замов Мирский.
– Вообще-то послание личное, – напомнил адъютант.
– Здесь нет никого, кому бы я доверял меньше, чем Иону, – отмахнулся полковник. – Впрочем, если кто-то опасается стать посвященным в некую опасную тайну – дверь слева. Без обид…
Как и следовало ожидать, никто не сдвинулся с места. А секундой позже Мирский дважды ткнул указательным пальцем в значок файла.
На экране появилось изображение, предположительно кают-компании. Слегка подрагивающая камера держала в объективе двоих молодых мужчин, примерно двадцати пяти – двадцати восьми лет. Приятной, даже киношной наружности блондина и совершенно заурядного, коих тысячи, шатена. Мужчины о чем-то оживленно беседовали (звук не транслировался), периодически поглядывая в камеру. Судя по жестикуляции блондина и насмешливому выражению на лице шатена – тема разговора не носила ни секретного, ни служебного содержания.
Примерно на третьей минуте записи позади них открылась дверь и в помещение вошла юная девушка. Вполне миловидная, если б не раскрашенные во все цвета радуги волосы. При этом их красили не локонами, а – каждую волосинку по отдельности, таким калейдоскопом они переливались при каждом движении головы. Девушка спросила что-то, получила в ответ два энергичных кивка и вышла… Чтобы вернуться буквально через минуту.
На этот раз в ее руках была какая-то странная посудина, отдаленно напоминающая самовар. Причем не столько формой, сколько материалом изготовления. Посудина буквально сверкала надраенными до зеркальности латунными боками. И в тот момент, когда ее поставили на стол перед мужчинами, камера зафиксировала отражение того, что находилось позади ее объектива. Искаженное, словно в аттракционе кривых зеркал, но вполне узнаваемое лицо Иона фон Видена. Всего лишь на мгновение. Потом в объективе возникла приближающаяся ладонь, темнота и… файл закончился.
– Кто-нибудь хоть что-то понял? – оглянулся на подчиненных Мирский.
– Мне показалось, что в «самоваре» был Ион, – неуверенно произнес Тенгиз.
– Был… – подтвердил полковник. – А еще?
Офицеры молчали.
– Евгений Константинович… – в голосе адъютанта звучало недоумение. – Извините, а что за форма была на парнях? Я вроде все типы знаю. А тут какое-то сплошное недоразумение. И в расцветке, и в эмблемах. Кино, что ли, снимают? Можно еще раз взглянуть?