— Еще как сможем, даже без моего маятника.
— Лучше с маятником. Важен обстоятельный результат, чтобы всё было точно записано, как измеряли, каким маятником, чтобы другие могли повторить и убедиться.
— А как отмерить двести свистов?
— По столбовому пути из Агломага в Ардадзыр. Там отмерен каждый свист. Дорога почти прямая: двести свистов от вулкана будет на сто семидесятом свисте дороги — чуть больше половины пути.
— Погоди, но Индаргрук не любит ждать. Допустим, мы отправимся в сторону Ардадзыра при первых ударах. Сто семьдесят свистов — это восемь, а то и все десять смен пути. А если он затихнет через три смены? Назад ползти, сморщив голову?
— Есть простое решение. Сейчас ты делаешь два одинаковых маятника, чтобы их периоды точно совпадали. Я отправляюсь с одним из них на сто семидесятый свист пути в Ардадзыр. Там поселяюсь. Мне не привыкать жить в уединении. Мне еще многое надо обдумать в тишине. Ты остаешься здесь в Агломаге. Как только вулкан просыпается — за три срока[7] он точно проснется, а скорее всего раньше, — ты берешь маятник и двигаешь в свой наблюдательный пункт у вулкана. Тут всего двадцать свистов — успеешь. При каждом ударе мы оба для полноты картины измеряем время от прямого звука до отраженных раскатов и записываем результат. После чего я возвращаюсь сюда, и мы объявляем миру о твердом небе, распростертом над нами.
— И нас объявляют еретиками и ссылают в темные дали.
— Ну, ты можешь помалкивать, я объявлю от своего имени. Мне звание еретика очень даже нравится — меня запомнят и оценят потомки. А темных далей я не боюсь: там мне точно никто не будет мешать. У тебя другая задача: сидеть тихо и переписать вот это. А если есть надежные друзья, дай им, пусть они перепишут себе по копии.
Всё примерно так и произошло, развернувшись следующей серией событий.
• Наставник поселился на сто семидесятом свисте пути в Ардадзыр.
• Через полтора срока вулкан начал извергаться.
• Наставник на сто семидесятом свисте измерил задержку эха для 11 ударов, все результаты легли в интервал 50–51 стук. Потом, пока извержение продолжалось, он поспешил к Агломагу и успел замерить задержки на сто двадцатом свисте и на семидесятом. Всё примерно сошлось с тем, что диктовала нехитрая геометрия. Интересно, что на сто семидесятом свисте дороги прямой звук оказался приглушенным и низким, а отраженные раскаты в сравнении с ним — четкими и сильными. К тому же эхо приходило на полтора-два стука раньше расчетного. Это объяснят лишь далекие потомки. Зуар Грынь измерил задержку для семи ударов своим маятником. Оказалось почти то же самое — 133–134 стука. Геометрия с твердым горизонтальным небом подтвердилась.
• Наставник описал результаты измерений в виде приложения к трактату и отправился по всем знакомым, знакомым знакомых и незнакомым горожанам, по торговым площадям и ярмаркам рассказывать о твердом небе и своих измерениях.
• На Наставника донесли, он был объявлен еретиком. Но сослан в темные дали не был, поскольку всегда появлялся неожиданно в непредсказуемом месте и вскоре исчезал неизвестно куда. Несмотря на то, что он успевал от души поговорить с горожанами, выследить и схватить его так и не смогли — пока кто-то донесет, пока прибудет отряд, его уж и след простыл в трехмерном пространстве.
• Зуар Грынь успешно запустил цепной процесс копирования трактата Наставника, который стал популярным. Его боялись показывать открыто кому ни попадя, но с удовольствием давали почитать надежным друзьям и тем более переписать по секрету.
• Потомки действительно запомнили и оценили Наставника, который вошел в историю под прозвищем «Ензивер», что значит «испытатель небес». Его портрет, не имеющий ни малейшего сходства с оригиналом, через двадцать колен был высечен на цоколе монумента героям-покорителям небес в Агломаге.
Небесная твердь
Как Рузен Мран наткнулся на высотное зелье? Кажется, что вероятность подобных открытий стремится к нулю. Попробуйте изобрести тот же порох, не имея ни малейшего представления о химии! Однако львиная доля открытий делается именно так, без малейшего понимания сути — методом тыка. В данном случае роль сыграли дурное пристрастие Рузен Мрана к настою сока пупырышника плюс вечный зуд — что-нибудь смешивать, комбинировать, да еще непобедимая тяга к высоте.
Как он догадался, что если в экстракт пупырышника добавить растертого корня гонагары, запечатать смесь смолой в кожаном мешочке, прикопать в теплом грунте неподалеку от вулкана, а потом через долгое время вспомнить и откопать, то получится нечто потрясающее? Нечто, от чего тянет на подвиги, бегут мурашки по всем плечам и хочется вверх! Никто не знает, что его дернуло проделать всё это. Да и если кто-то бы спросил по горячим следам самого Рузен Мрана, вряд ли бы тот ответил что-то вразумительное.