– Вера, это Ваня. Мой брат.
На кухне повисла почти осязаемая тишина. Судя по взгляду, которым Ваня сверлил меня, перспектива пожить со мной под одной крышей радости у него не вызывала.
– На ней мамино платье, – сообщил Ваня тоном обвинителя.
– А ты сам хотел его поносить? – Антон поставил чашку и таблетницу на стол. – Ешь.
Ваня не отреагировал, и Антон сделал странную вещь – взял меня за руку, уводя из кухни.
– Пойдем, – тихо позвал он. И добавил уже громко: – Мы с тобой потом это обсудим.
Я в полном замешательстве позволила увести себя в комнату, где ночевала. Антон подошел к высокому комоду с потертыми боками, выдвинул все ящики разом, и в носу засвербило от запаха старой ткани.
– Я тут ничего не трогал. Сама разберешься, – сказал он. – Мама…
В дверях возник Ваня.
– Нет, давай сейчас обсудим, – прогундосил он. – Почему на ней мамино платье?
– Ты уже позавтракал? – спокойно отозвался Антон.
– Я спросил, почему на ней мамино платье.
Антон обернулся, и я уловила его еле слышный вздох.
– А тебе жалко?
Ваня вздернул подбородок.
– Может, и жалко! Давай теперь всем встречным платья раздавать!
– Ну можешь пораздавать. Если кто-то возьмет.
– А ты чего молчишь? – Ваня переключился на меня. – Нормально тебе в чужих шмотках?
Я застыла. Даже будь у меня голос, я понятия не имела, что на это ответить.
– Так, давай на выход, – Антон скользнул к нему и, взяв за плечи, развернул лицом в коридор. – Запеканку съешь. Потом таблетки.
– Пусть баба твоя жрет запеканку, – тихо, но отчетливо огрызнулся Ваня.
Антон вытолкал брата из комнаты и закрыл за собой дверь. Послышалась возня.
– Чтобы я такого больше не слышал.
– Пусти!
– Понятно?
– Пусти, блин!
– Понятно, я сказал?
– Сука!
Этот крик вывел меня из оцепенения. Преодолев несколько метров, я толкнула дверь. Антон нависал над Ваней.
– Иди! – он несильно подтолкнул брата в сторону кухни.
Сверкнув на меня глазами из-под густых бровей, Ваня ушел.
– Извини, – сказал Антон. – Я должен был сказать, что он здесь живет.
Я решительно направилась в комнату. Дело не в том, что он не сказал, а в том, что это с самого начала была плохая идея. Зачем я вообще с ним пошла? Почему не приняла подарок Летней Девы? Была бы сейчас с голосом. И в другом месте.
– Вера!
Может, рискнуть вернуться в квартиру, где я жила последний месяц? Вдруг ее не опечатали? Или все же добраться до мамы. Я все равно собиралась. Но сначала надо выдумать себе нормальную одежду. Джинсы и футболка как раз подойдут. Я уперлась руками в злосчастный комод, зажмурилась и попыталась по памяти восстановить в голове фактуру джинсовой ткани. Тёмная такая, с косой строчкой по бокам…
– Да твою же мать! Даже не вздумай! – тяжелая ладонь опустилась как раз туда, где все это время торчали осколки, и слезы сами брызнули из глаз. Как же больно!
***
– Надо было мне сразу сказать. Написать. Представить. Что ты там обычно делаешь. Оно вон уже воспалилось…
В комнате пахло спиртом. Яркий дневной свет сменился послеполуденным, линолеум украсили оранжевые блики. Я сидела неподвижно на полу у дивана, подогнув под себя ноги, и ждала. Верх платья пришлось снять – собрав спереди ворохом ткани, я аккуратно придерживала его на груди. Хоть что-то хорошее в нем: стоило развязать пояс, как верх свободно соскользнул к талии.
Жесткие шершавые пальцы легли мне на спину. Стало щекотно, потом резко больно. Запах спирта усилился, кожу защипало. Я подавила вздох.
– Удивительный ты человек. Ничего не сказала, все молчком. А если тебе ногу или руку проткнет, тоже будешь молчать в тряпочку? – пробормотал Антон.
Я не могла уловить по голосу, злился он или ворчал в пустоту, как старая бабка.
– Дыши глубоко. Хельга вот умела замораживать боль. Чью угодно, кроме своей… Головную на раз снимала. Как-то даже Ваньке на расстоянии помогла. Я их, конечно, не знакомил… Ну-ка, – он придержал меня за плечо и один за другим вытащил три осколка. – Вдыхай воздух, выдыхай боль. Знаешь, как в йоге. Видела, как дышат в йоге?