— Парвазик, я клянусь, это… — подняла руки Николаева.
— Ледяной тапор… пиздец! — Он смеялся. Раскачивался: — Блядь, Паш. Ледяной тапор! Не, нам нужен другой бизнес, братан. Хватит. Пашли на рынок, мандарынами таргавать!
— Парвазик, Парвазик! — крестилась Николаева.
Паша сцепил могучие руки замком. Два коротких больших пальца быстро-быстро заскользили друг по дружке. Он забормотал бабьим фальцетом:
— Что ж ты, говнососка, наглеешь так? Ты что, по-нормальному не хочешь работать? Надоела нормальная жизнь? По-плохому хочешь? По-жесткому? Чтоб по голове били?
— Клянусь, Парвазик, всем на свете клянусь! — Николаева перекрестилась. Опустилась на колени: — Матерью клянусь! Отцом покойным клянусь! Парвазик! Я верующая! Богородицей клянусь!
— Верующая! А крест твой где? — спросил Паша.
— Так эти суки и крест с меня содрали!
— И крэст? Такие плахие? — покачал головой Парваз.
— Они меня чуть не угробили! Я до сих пор трясусь вся! Не веришь — поехали на Воробьевы горы, я найду это место, вот тебе крест!
— Какой крэст? Какой, блядь, крэст? На тебе пробы негде ставить! Крэст!
— Не веришь — Наташку позови! Она все видела! Как я голая да измудоханная приползла!
— Наташ! — крикнул Паша.
Тут же появилась Наташа.
— Когда она пришла?
— Где-то час назад.
— Голая?
— Голая.
— Одна?
— С каким-то козлом.
— Паш, это водила, он подвез меня, когда я…
— Молчи, пизда. И что это за козел?
— Да какой-то с серьгой, бородатый… Она ему бабки должна была. И в ванной отсосала.
— Да это за то, что подвез! За дорогу! Я ж без ничего выбежала!
— Молчи, плесень подзалупная. О чем они пиздели?
— Да ни о чем. Отсосала по-быстрому, сказала, если хочешь — заходи еще.
— Ах ты, срань! — Николаева гневно смотрела на Наташу.
— Парвазик, она сказала, что мне больше белья не даст. — Наташа не обращала внимания на Николаеву.
Парваз и Паша переглянулись.
— Парвазик… — Николаева качала головой. — Парвазик… она врет, сука, я… да она все время в моих платьях ходила! Я ей все делала!!
— Кто в доме? — спросил Наташу Парваз.
— Ленка и Сула. Спят.
— Давай их сюда.
Наташа вышла.
— Парвазик…
Николаева стояла на коленях. Лицо ее исказилось. Брызнули слезы:
— Парвазик… я… я… всю правду сказала… я вот столечко не соврала, клянусь… клянусь… клянусь…
Она трясла головой. Полотенце размоталось. Край его закрыл ее лицо.
Парваз встал. Подошел к мойке. Наклонился к мусорному ведру.
— Я тебе тагда паверил. Я тебя тагда прастил. Я тебе тагда памог.
— Парвазик… Парвазик…
— Я тебе тагда вернул паспорт.
— Клянусь… клянусь…
— Я тагда падумал: Аля женщина. Но теперь я панимаю: Аля не женщина.
— Парвазик…
— Аля — крыса памойная.
Из мусорного ведра он вынул пустую бутылку из-под шампанского. Брезгливо взял двумя пальцами:
— «Полусладкое».
Рывком сдвинул стол в сторону. Поставил бутылку на пол посередине кухни.
В кухню вошла Сула: 23 года, маленькая, каштановые волосы, смуглое, непривлекательное лицо, большая грудь, стройная фигура, цветастый халат.
И сразу за ней — Лена: 16 лет, высокая, хорошо сложенная, красивое лицо, светлые длинные волосы, розовая пижама.
Обе встали у двери. За ними показалась Наташа.
— Девочки, у меня плахая новость, — заговорил Парваз. — Очень плахая. — Сунул руки в узкие карманы. Привстал на носках. Качнулся: — Сегодня ночью Аля савершила плахой паступок. Павела себя как крыса памойная. Нарубила себе па-подлому. Наплевала на всех. И насрала на всех.
Он замолчал. Николаева стояла на коленях. Всхлипывала.
— Раздевайся, — приказал Парваз.
Николаева развязала пояс халата. Повела плечами. Халат соскользнул с ее голого тела. Парваз сдернул с ее головы полотенце:
— Садись.
Она встала. Перестала всхлипывать. Подошла к бутылке. Примерилась. Стала садиться влагалищем на бутылку.
— Нэ пиздой! Жопой садысь! Пиздой ты на меня работать будэшь!
Все молча смотрели.
Николаева села на бутылку анусом. Балансировала.
— Сидеть! — прикрикнул Парваз.
Она села свободней. Вскрикнула. Оперлась руками о пол.
— Бэз рук, пизда! Бэз рук! — Парваз ударил ногой по ее руке. И резко нажал на плечи: