— Нет… ну не так… ооо, мамочка… ооо! Мудак… мудак ебаный… ооо! Это просто… просто… мудак…
Высморкался в ладонь. Всхлипывая, пошел дальше. Свернул направо. Потом налево. Вышел на широкую улицу. По ней проехал грузовик.
— Эй, шеф! Эй! — хрипло и отчаянно закричал Боренбойм. Побежал за грузовиком.
Грузовик остановился.
— Шеф, подвези! — подбежал Боренбойм.
— Куда? — пьяно посмотрел из окна водитель: 50 лет, грубое желто-коричневое лицо, кроликовая шапка, серый ватник, сигарета.
— В Москву.
— В Москву? — усмехнулся водитель. — Ёптеть, я спать еду.
— Ну, а до станции?
— До станции? Да это ж рядом, чего туда ехать-то?
— Рядом?
— Ну.
— Сколько пешком?
— Десять минут, ёптеть. Иди вон так… — Он махнул из окна грязной рукой.
Боренбойм повернулся. Пошел по дороге. Грузовик уехал.
Впереди показались фары. Боренбойм поднял правую руку. Замахал.
Машина проехала мимо.
Он дошел до станции. Возле ночной палатки с напитками стояли белые «Жигули». Водитель покупал пиво.
— Друг, слушай, — подошел Боренбойм. — У меня большая проблема.
Водитель недоверчиво покосился: 42 года, высокий, упитанный, круглолицый, коричневая куртка:
— Чего?
— Мне… надо тут дом один найти… я не запомнил номера…
— Где?
— Тут… тут рядом.
— Сколько?
— Пятьдесят баксов.
Водитель прищурил заплывшие поросячьи глазки:
— Деньги вперед.
Боренбойм автоматически достал бумажник, но вспомнил:
— У меня нет наличных… я заплачу, заплачу потом.
— Не канает, — качнул массивной головой водитель.
— Ну, погоди… — Боренбойм тронул грязной рукой свою щеку. Потом снял с левой руки часы:
— Вот, часы… швейцарские… они тыщу баксов стоят… понимаешь, на меня напали. Поедем, найдем их.
— Не играю в чужие игры, — мотал головой водитель.
— Дружище, ты в убытке не останешься!
— Если напали, иди в милицию. Тут рядом.
— На хер мне нужна милиция… ну в чем проблема, тыща баксов! «Морис Лакруа»! — тряс часами Боренбойм.
Водитель подумал, шмыгнул носом:
— Не. Не пойдет.
— Фу, блядь… — устало выдохнул Боренбойм. — И что ж ты такой неполиткорректный… — Огляделся. Других машин не было. — Ладно. Я их потом найду… Ну а в Москву хотя бы можешь отвезти? Дома я тебе дам рубли или доллары. Что хочешь.
— А куда в Москве?
— Тверская. Или нет… лучше — Ленинский. Ленинский проспект.
Водитель прищурился:
— За двести баксов поеду.
— О’кей.
— Но деньги вперед.
— Блядь! Но я ж тебе только что сказал — меня ограбили, напали! Вот залог — часы! Карточки могу тебе кредитные показать!
— Часы? — Водитель посмотрел, словно увидел часы впервые. — Сколько стоят?
— Тыщу баксов.
Тот засопел скучающе, вздохнул. Взял. Посмотрел. Сунул в карман:
— Ладно, садись.
Крысиное дерьмо
«Жигули» въехали во двор.
— Минуту подожди. — Боренбойм вылез из машины. Подошел к двери подъезда № 4. Набрал на панели домофона номер квартиры.
Долго не отвечали. Потом сонный мужской голос спросил:
— Да?
— Савва, это Борис. У меня проблема.
— Боря?
— Да, да. Открой, пожалуйста.
Дверь запищала.
Боренбойм вошел в подъезд. Вбежал по ступеням к лифту. Поднялся на третий этаж. Подошел к большой двери с телекамерой. Дверь тяжело открылась. Савва выглянул из-за нее: 47 лет, большой, грузный, лысоватый, заспанное лицо, бордовый халат.
— Борьк, чего стряслось? — сонно щурился он. — Господи, где ты извалялся?
— Привет. — Боренбойм поправил очки. — Дай двести баксов с таксистом расплатиться.
— Ты в загуле? Тебя что, отпиздили?
— Нет, нет. Все серьезней. Давай, давай, давай!
Они вошли в просторную прихожую. Савва отодвинул панель полупрозрачного платяного шкафа. Полез в карман темно-синего пальто. Достал бумажник. Вытянул из него две стодолларовые бумажки. Боренбойм вырвал их у него из пальцев. Вышел. Спустился вниз. Но «Жигулей» не было.
— Тьфу, блядь! — Боренбойм сплюнул. Прошел за угол дома. Машины нигде не было.
— Временами дико сообразительный народ… — Он зло засмеялся. Скомкал купюры. Сунул в карман: — Fuck you!
Вернулся к Савве.
— Хватило? — Савва пошел на кухню. Зажег свет.
— Вполне.
— У тебя очки разбиты. Грязный весь… чего, напали, что ли? Давай, ты это… сними, надень… дать тебе чего-нибудь надеть? Или сразу в душ?