— Двадцать…
— Все эти двадцать лет ты спал. Теперь ты проснулся. Мы, твои братья, разбудили твое сердце. Я Ирэ.
— Я Ром. — Горбовец гладил щеку парня.
— А я Охам. — Рутман подмигнула. Отвела прядь с потного лба Лапина.
— Мы отвезем тебя в клинику, где тебе окажут помощь и где ты сможешь прийти в себя.
Парень затравленно покосился на Рутман. Потом на бородатого Горбовца:
— А… я… а когда я… когда… мне надо…
— Не задавай вопросов, — перебил Уранов. — Ты потрясен. И должен привыкнуть.
— Ты ищо слабой. — Горбовец гладил его голову. — Отлежисси, тогда и потолкуем.
— Тогда все узнаешь. Болит? — Рутман осторожно прикладывала мокрое полотенце к круглым кровоподтекам.
— Бо…лит… — Парень всхлипнул. Закрыл глаза.
— Наконец-то полотенце пригодилось. А то мочу-мочу перед каждым стуком. А после пустышка. И — отжимай воду! — Рутман рассмеялась. Осторожно обняла Лапина. — Слушай… ну это кайф, что ты наш. Я так рада…
Внедорожник закачался на ухабах. Парень вскрикнул.
— Полегшей… не гони… — Горбовец теребил бороду.
— Очень больно, Урал? — Рутман с удовольствием произнесла новое имя.
— Очень… А-а-а-а! — Парень стонал и вскрикивал.
— Все, все. Сейчас трясти не будет. — Уранов рулил. Осторожно. Машина выползла на Ярославское шоссе. Повернула. Понеслась к Москве.
— Ты студент, — произнесла Рутман утвердительно, — МГУ, журфак.
Парень промычал в ответ.
— Я тоже училась. В педе на экономическом.
— Никак ты тово, паря… — Горбовец улыбнулся. Потянул носом. — Обделалси! Спужался, маленькой!
От Лапина слегка попахивало калом.
— Это вполне нормально. — Уранов щурился на дорогу.
— Когда меня стучали, я тоже коричневого творожку произвела. — Рутман в упор разглядывала худощавое лицо парня. — Да и кипяточку подпустила классно так, по-тихому. А ты… — она потрогала его между ног, — спереди сухой. Ты не армянин?
Парень мотнул головой.
— С Кавказа есть чего-то? — Она провела пальцем по горбатому носу Лапина.
Он снова мотнул головой. Лицо его бледнело сильней. Покрывалось потом.
— А с Прибалтики — нет? Нос у тебя красивый.
— Не приставай, коза, ему сичас не до носа, — проворчал Горбовец.
— Охам, набери клинику, — приказал Уранов.
Рутман достала мобильный, набрала:
— Это мы. У нас брат. Двадцать. Да. Да. Сколько? Ну, минут…
— Двадцать пять, — подсказал Уранов.
— Через полчаса будем. Да.
Она убрала мобильный.
Лапин склонил голову на ее плечо. Закрыл глаза. Провалился в забытье.
Подъехали к клинике: Новолужнецкий пр., д. 7.
Остановились у проходной. Уранов показал пропуск. Подъехали к трехэтажному зданию. За стеклянными дверями стояли два дюжих санитара в голубых халатах.
Уранов открыл дверь машины. Санитары подбежали. Подвезли коляску-кровать. Стали вытаскивать Лапина. Он очнулся и слабо вскрикнул. Его положили на коляску. Притянули ремнями. Ввезли в дверь клиники.
Рутман и Горбовец остались возле машины. Уранов двинулся за коляской.
В приемной палате их ждал врач: полноватый, сутулый, густые волосы с проседью, золотые очки, тщательно подстриженная бородка, голубой халат.
Он стоял у стены. Курил. Держал пепельницу.
Санитары подвезли к нему коляску.
— Как обычно? — спросил врач.
— Да. — Уранов посмотрел на его бороду.
— Осложнения?
— Там, кажется, грудина треснула.
— Как давно? — Врач снял с груди Лапина полотенце.
— Минут… сорок назад.
Вбежала ассистентка: среднего роста, каштановые волосы, серьезное скуластое лицо:
— Простите, Семен Ильич.
— Так… — Врач загасил окурок. Поставил пепельницу на подоконник. Склонился над Лапиным. Коснулся распухшей фиолетовой грудины. — Значит, сперва: наш коктейль в тумане светит. Потом на рентген. А после ко мне.
Он резко повернулся и двинулся к двери.
— Мне остаться? — спросил Уранов.
— Незачем. Утром. — Врач вышел.
Ассистентка распечатала шприц. Насадила иглу. Преломила две ампулы и набрала из них шприцем.
Уранов провел рукой по щеке Лапина. Тот открыл глаза. Поднял голову. Оглянулся. Кашлянул. И рванулся с коляски.
Санитары кинулись на него.
— Не-е-е-е! Не-е-е-е! Н-е-е-е-е!! — хрипло закричал он.
Его прижали к коляске. Стали раздевать. Запахло свежим калом. Уранов выдохнул.