— «Сударь» наш пока здоров, но пережил Ефим, наверное, порядком, — отозвался Аркадий. — Флагман попал в настоящий переплет. Всей команде меховую одежду выдали, продукты и оборудование подготовили к выгрузке на лед. Ледокол вмятины сильные получил, пробоины, вода некоторые каюты затопила, добралась до котельной и машинного отделения. Если бы сжатие продолжалось, то взрыв случиться мог.
— А теперь-то как у них там?
— Недавно сообщили, что воду из кают откачали, в трюме сейчас работают...
Аркадий не успел докончить фразу, так как в наушниках раздался настойчивый писк. Киреев сделал Федору знак сидеть тихо, а сам, вращая ручку радиоприемника, пытался улучшить слышимость. Когда неизвестная радиостанция умолкла, Аркадий отстучал ключом условные сигналы, спрашивая ее местонахождение. Ответа не последовало. Несколько минут Киреев жадно вслушивался в шум эфира, потом снял наушники.
— Чудеса, Федя, какие-то творятся, скажу я тебе, — молвил наконец Киреев. — Вчера поймал в эфире станцию. Судя по тексту передач, находится она на судне. Я ее слышу, а она меня — нет. Никольский на «Таймыре» тоже засек эту волну. Подожди, кажись, опять работает...
Аркадий надел наушники и через минуту быстро застучал ключом, сообщая в эфир название экспедиции и местонахождение «Таймыра» и «Вайгача».
И вдруг — радость! Киреев принял долгожданный ответ: «ок», что означало — «ясно слышу». Но затем станция на несколько минут вовсе замолчала. Во время этой паузы Аркадий успел связаться со своим коллегой на «Таймыре». Теперь Киреев и Никольский оба с нетерпением ждали возобновления работы неизвестной станции.
Наконец-то, видимо, доложив новость своему начальнику, радист «рассекретил» себя. Оказалось, что радиостанция принадлежит русскому судну «Эклипс», которое вело розыск экспедиции Г. Л. Брусилова. Поисками руководит норвежский исследователь Отто Свердруп. Радист «Эклипса» Дмитрий Иванов все это время пытался связаться с мощной радиостанцией, находящейся на Югорском Шаре, чтобы с ее помощью передавать сообщения в Петроград. Пока сделать это Иванову не удалось, хотя его передатчик мог действовать в радиусе 800 километров. Но, как говорят, нет худа без добра. Мощные позывные «Эклипса», адресованные на Югорский Шар, помогли установить постоянную радиосвязь с ледоколами «Таймыр» и «Вайгач». Для экспедиции Б. А. Вилькицкого это обстоятельство имело исключительно важное значение, так как именно с помощью Иванова в конце концов удалось передать в Главное гидрографическое управление сообщение, что оба ледокола находятся во льдах. Родные и близкие членов экспедиции узнали наконец, что их сыновья, мужья, братья живы и здоровы.
Федор Ильин собрался уже покинуть Киреева, когда в радиорубку зашел лейтенант Жохов.
— А, старый знакомый! Здравствуйте, старшина! — улыбнулся Алексей Николаевич. — Струхнул нынче, когда сжатие началось? Да ты сиди, сиди...
— Никак нет, ваше благородие, — бодро отозвался Федор. — Не успел страх подобраться: пока мы у котлов шуровали, сжатие-то и прекратилось...
Узнав, что Киреев установил связь с судном, которое ищет экспедицию Георгия Брусилова, лейтенант оживился, забросал Аркадия вопросами: кто начальник экспедиции? Где она находится сейчас? Известно им что-нибудь о Брусилове? Радист сумел ответить только на первый вопрос. Остальное обещал узнать у Иванова, с которым договорился выйти на связь утром следующего дня.
— Можно задать вопрос, ваше благородие? — спросил Федор, выбрав удобный момент. — Что с нами-то будет? Сумеем ли пробраться в Архангельск?
— Забудьте пока про Архангельск, — после минутной паузы, поскучнев лицом, ответил Алексей Николаевич. — Мы в западне. Зимовка, я думаю, неизбежна... Не повезло нам, Федор. Не повезло. Прошлые плавания проходили куда удачнее.
Слова лейтенанта Жохова оказались пророческими.
Вскоре начальник экспедиции утвердил строгое расписание и рацион питания на время вынужденной зимовки кораблей. Зимовка экспедиции началась.
В первые дни команды ледоколов жили и действовали почти в обычном ритме. Забот и у офицеров, и у матросов было, как говорят, по горло. Машинисты занялись разборкой и консервацией главных машин и всех вспомогательных механизмов. Федор Ильин и другие нижние чины кочегарных отделений принялись за чистку котлов. Матросы сооружали на верхней палубе тенты для защиты от ветра, заделывали запасные выходы. Борта кораблей, обложили для утепления слоем снега, а с верхних палуб сделали деревянные сходни.
В конце сентября старший офицер флагманского корабля Николай Александрович Транзе отобрал группу матросов для работы на берегах залива Дика, близ которого находился в ту пору «Таймыр». На берег вместе с Транзе высадились Ефим Студенов, Михаил Акулинин и еще десять матросов. Они доставили на холмистую местность большие ящики, в которых хранились ранее детали гидроплана. Ящики устанавливали не очень далеко от моря, на тот случай, если сжатие льдов заставит команду покинуть корабль. В ящики-домики сложили такое количество мясных консервов, которых хватило бы для питания 50 человек в течение 40 дней. Затем матросы собрали в кучи весь найденный на берегу плавник, чтобы зимой его не занесло снегом. Аварийная «квартира» была готова.
Только в середине октября Б. А. Вилькицкий издал приказ о ведении научных работ во время зимовки. 18 октября Аркадий Киреев принял радиограмму начальника экспедиции командиру «Вайгача». В ней говорилось:
«Благоволите приступить к составлению полного самостоятельного отчета согласно инструкции отчетности по гидрографическим работам, в первую очередь проложите промер и съемку, зимой займитесь обработкой журналов. Научные наблюдения ведите возможно шире и разностороннее, постройте дождемер, ведите наблюдения над образованием льда, возможно обстоятельную регистрацию сияний, установите минимальный термометр на расстоянии от корабля и организуйте все, что найдете нужным и интересным».
Указания Б. А. Вилькицкого многие офицеры приняли с удовлетворением, так как им было известно, что самое губительное для любых зимовщиков — праздность. Безделье вызывает уныние и тоску. Надо заставить людей двигаться, работать физически, чаще выходить на свежий воздух.
Для личного состава ледоколов все эти полярные правила имели особо важное значение, поскольку экспедиция не была рассчитана для многомесячной зимовки во льдах. Во-первых, на пароходах просто не было помещений для нормальной жизни всей команды в таких условиях. Во время плавания не ощущалась теснота, поскольку треть экипажа находилась на вахте. Во-вторых, многие офицеры и матросы не были морально подготовлены к зимовке, к борьбе с трудностями и лишениями, которые в условиях Арктики неизбежны.
На кораблях было разработано специальное расписание, в котором предусматривалось, чтобы экипажи ледоколов не менее четырех часов были заняты полезным трудом и прогулками на свежем воздухе. Но такой распорядок дня в какой-то степени выполнялся, пока стояли светлые дни. После 31 октября, когда наступила долгая полярная ночь, которая длилась 103 суток, сильные морозы, пурга и густые сумерки очень часто заставляли людей сутками проводить время в холодных, темных и тесных жилых помещениях. Тяжести зимовки усугублялись еще и тем, что с августа 1914 года и практически до февраля 1915 года отсутствовала какая-либо связь кораблей с Большой землей. Родные и близкие все это время ничего не знали о судьбе полярников. Ничего толком не знали и зимовщики о событиях на германском фронте.
Только 20 января радисту «Эклипса» Д. И. Иванову удалось в конце концов установить связь с радиостанцией на Югорском Шаре. Первым делом в Петроград передали сообщение с указанием места зимовки ледоколов и «Эклипса». В ответ получили телеграмму Главного гидрографического управления, написанную еще в августе 1914 года... Связь с Югорским Шаром оборвалась так же неожиданно, как и возникла. Только от случая к случаю удавалось получать телеграммы и передавать сообщения в центр через «Эклипс» и Югорский Шар.