Некоторое время они ехали молча.
Затем Холли спросила:
- У вас в Портленде друзья?
- Да, еще со студенческих времен.
- Вы у них и остановились?
- Да.
- И они не могли отвезти вас в аэропорт?
- Если бы самолет улетал утром, конечно, отвезли бы, но днем они на работе.
- А... - Холли не нашлась что сказать и замолчала.
Потом обратила его внимание на ярко-желтую цветочную клумбу за железным забором и спросила, знает ли он, что Портленд называют Городом Роз. Он знал.
Тогда после некоторого молчания она предприняла новую попытку:
- У них не работал телефон?
- Простите, не понял?
- Телефон в квартире у ваших друзей, вы могли бы вызвать такси из дома.
- Мне хотелось прогуляться.
- До аэропорта?
- Когда я выходил из дома, ноги у меня были в полном порядке.
- Но до аэропорта очень далеко!
- Мне не привыкать.
- Очень далеко, особенно с саквояжем.
- Он почти пустой. И потом, когда я тренируюсь, то беру в руки гантели, чтобы при ходьбе работали мышцы.
- Я сама люблю ходьбу. - Холли притормозила на красный свет. - Раньше бегала по утрам, но потом стали ныть колени.
- Со мной была та же история, и я бросил бег и перешел на ходьбу. Она дает такую же нагрузку на сердце, если держать хороший темп.
Холли хотелось продлить недолгие минуты этой беседы, и она вела машину совсем медленно. Они оживленно болтали о тренировках и диете. Одна из реплик Джима позволила ей совершенно естественно поинтересоваться именами его друзей в Портленде.
- Нет, - твердо сказал он.
- Что значит - нет?
- Я не скажу вам, как зовут моих друзей. Они тихие славные люди, и мне не хочется, чтобы к ним приставали с глупыми вопросами.
- Благодарю за комплимент, - вспыхнула Холли.
- Я не имел в виду вас, мисс Торн. Просто мне бы не хотелось, чтобы по моей милости их имена замелькали в газетах и для них кончилась спокойная жизнь.
- Многие мечтают увидеть свое имя в газетах.
- Далеко не все.
- Но может быть, им будет приятно рассказать о своем отважном друге.
- Прошу прощения, но... - Он извиняюще улыбнулся.
Она понемногу стала понимать, что так поразило ее в Джиме Айренхарте - его удивительное самообладание.
За два года работы в Лос-Анджелесе Холли приходилось встречать немало мужчин, выдающих себя за образец калифорнийского хладнокровия и уверенности:
"Положись на меня, детка, и ни о чем не думай, я с тобой, и пусть весь мир катится к чертям". На словах это звучало эффектно, но как только доходило до дела, оказывалось пустым звуком. Иметь безукоризненный загар и подражать голливудскому спокойствию Брюса Виллиса еще не значит быть невозмутимым Брюсом Виллисом. Уверенность в себе приходит с опытом, а с настоящей невозмутимостью нужно родиться, ее можно изображать, но опытный глаз все равно отличит подделку от подлинника. Что касается Джима Айренхарта, то его невозмутимости с избытком хватало на все мужское население маленького штата Род-Айленд. Ни сумасшедшие грузовики, ни вопросы репортера не могли пробить стену его хладнокровного спокойствия. Странное дело, но одно его присутствие вселяло уверенность в собственных силах.
- У вас интересное имя, - возобновила разговор Холли.
- Джим?
Он над ней подшучивал Айренхарт - "железное сердце". Похоже на прозвище индейского вождя.
- Было бы неплохо, окажись в моих жилах кровь сиу или апачей. Это придало бы мне ореол таинственности. Но должен вас разочаровать: Айренхарт - всего лишь английский вариант немецкой фамилии Айзенхерц.
Машина выехала на Восточную автостраду и быстро двигалась к повороту на Киллингсворт. Через несколько минут они будут в аэропорту. Такая перспектива не радовала Холли. Она была репортером, и большинство ее вопросов так и остались без ответа. И, что еще более важно, Холли была женщиной, и впервые в жизни она встретила такого мужчину, как Джим Айренхарт.
Она быстро прикинула, не поехать ли в объезд и тем самым в два раза удлинить дорогу. Джим не знает города и вряд ли заметит ее хитрость. Но потом ей пришло в голову, что дорожные знаки уже сообщили о приближении к аэропорту. И, даже если Джим не обратил на них внимания, в ярко-синем небе невозможно не увидеть белые силуэты самолетов, которые один за другим взлетали и шли на посадку.
- И чем вы занимаетесь у себя в Калифорнии? - нарушила затянувшееся молчание Холли.
- Радуюсь жизни.
- Я имела в виду, кем вы работаете?
- А как вы думаете?
- Ну.., во всяком случае, не библиотекарем.
- Почему вы так думаете?
- В вас есть что-то таинственное.
- А разве библиотекарь не может быть таинственным? - По крайней мере, я таких не встречала. Она неохотно свернула с шоссе на дорогу, ведущую к аэропорту.
- Может, вы из полиции.
- Значит, я похож на полицейского?
- У настоящих полицейских стальные нервы.
- А я-то считал себя простым и общительным. Вы думаете, у меня стальные нервы?
- Я хотела сказать, вы очень уверены в себе.
- И давно вы на репортерской работе?
- Двенадцать лет.
- Все время в Портленде?
- Нет. Здесь я около года.
- А раньше где приходилось бывать?
- Чикаго... Лос-Анджелес... Сиэтл.
- Любите журналистику? Поняв, что Джим перехватил у нее инициативу, Холли ответила:
- Послушайте, это все-таки не игра в вопросы и ответы.
- Что вы говорите! Выходит, я ошибался. Похоже, этот разговор его по-настоящему забавлял.
Холли почувствовала свое бессилие перед его непонятным, вызывающим раздражение упрямством. Ей не понравилось, что Джим сумел подчинить ее своей воле. Впрочем, он не имел злого умысла, и обманщик из него был неважный. Он не хотел, чтобы кто-то копался в его делах, и Холли, которая в последнее время все чаще задумывалась о праве журналиста вмешиваться в чужую жизнь, в глубине души сочувствовала ему. В конце концов ей не оставалось ничего другого, как рассмеяться.
- Победа за вами, поздравляю!
- Вы неплохо держались.
Машина притормозила у входа в здание аэропорта.