Гостевая комната располагалась на третьем этаже и выглядела роскошно: стены цвета слоновой кости, отделанные внизу сизыми панелями, темные скошенные потолки, камин, собственная ванная, одеяла, пахнущие кедром, и свечи, пахнущие яблоком. В гостиничные времена люди платили двести пятьдесят долларов за то, чтобы переночевать здесь. Тогда на ночном столике еще не было трупов.
Рима привезла с собой всего два чемодана, но слишком устала и поэтому отложила распаковывание до утра. И все равно заснула она далеко не сразу — видимо, из-за мисс Тайм.
А может, из-за Беркли и Стэнфорда, двух длинношерстных миниатюрных такс. «Они тебя еще не знают, — заметила Аддисон, — запирай дверь на крючок». Собаки поэтому провели ночь в вестибюле, возясь, ворча, стуча лапами по деревянному полу и то и дело толкая всем своим маленьким тельцем дверь гостевой — проверяя, все ли еще та заперта на крючок.
Или, может, из-за потревоженной обращением к ней тени Риминого отца. «Ты знаешь, как я была к нему привязана», — сказала Аддисон. Рима знала, отец всегда говорил то же самое. Правда, мама утверждала обычно, что Аддисон демонстрирует эту привязанность очень странным способом.
Рима где-то слышала или читала, что если умирает дорогой для тебя человек, он возвращается во сне, чтобы попрощаться. Она все ждала, когда ей явится во сне мать, умершая пятнадцать лет назад (аневризма). Ее младший брат Оливер погиб четыре года назад (автокатастрофа). Вероятно, отец (лейкемия) застрял в этой очереди.
Ступеньки скрипели. Ставни на окнах скрежетали при всяком порыве ветра. Часы на лестничной площадке били каждые полчаса. Трр, трр — царапались собаки. Подушка была слишком толстой, и лежать приходилось на самом ее краешке. У Римы ныла шея от жутко неудобного самолетного кресла и щемило в груди от всего остального. Был еще один назойливый звук, что-то вроде учащенного сердцебиения.
После нескольких часов, проведенных без сна, Рима встала, подошла к окну и открыла ставни. Увидев океан, она поняла, что этот последний звук исходит от него. Ночь была безоблачной, напоенной лунным светом. Вдали горели огни: одинокий зеленый на вершине крошечного маяка, скопление белых — в яхтенной гавани, и за ними — линия огней, обозначавшая причал. Справа от причала, освещенные не столь ярко, виднелись американские горки, еще одни горки, ярко раскрашенное чертово колесо, — но все это на большом удалении выглядело маленьким, как вещи мисс Тайм.
Рима узнала все это, хотя никогда не видела прежде: пейзаж, описанный в одном из романов Аддисон. И даже при взгляде на них они оставались все такими же ненастоящими, книжными, — слишком яркая ночь, слишком черный океан, слишком крошечный маяк.
Но разве все вообще не было слишком крошечным? Уменьшенной копией реальных вещей? Рима составила в уме небольшой список:
— крошечный маяк;
— крошечная эспланада, размером с узкое оконное стеклышко;
— крошечные таксы с крошечными зубками;
— крошечные кукольные домики и крошечные трупики в них.
И Риме это нравилось. Ей страшно хотелось самой быть маленькой, обладать маленькими вещами, вертеть их в руках, ощущать их. Маленькая собственная комната. Маленькая работа, выполняемая для Аддисон. Чья-нибудь маленькая жизнь, в которую можно проскользнуть, пока ее собственные эмоции не уменьшатся и не станут управляемыми.
Риме было двадцать девять. Список вещей, утраченных ею за все это время, был длинным и внушительным. Отец часто говорил: чтобы избавиться от Джимми Хоффы, надо было просто отдать его Риме.[4] Среди пропавшего числились в несметном количестве часы, кольца, солнцезащитные очки, носки, ручки. Ключи от дома, от почтового ящика, от машины. Машина. Аннотация на «Лунный камень» Уилки Коллинза, сама книга, взятая из библиотеки, читательский билет. Висячие бирюзовые серьги матери, телефонный номер парня, которого она встретила за бильярдным столом и очень-очень хотела увидеть снова. Один паспорт, одно зимнее пальто, четыре мобильника. Один долговременный бойфренд. Одна семья, более или менее выполнявшая функции семьи.
Бойфренд ушел, когда опухоль в груди Римы оказалась доброкачественной. «Я просто не в силах пройти через это», — сказал он. Рима твердила, что проходить ни через что не придется, что у нее нет рака или чего-то подобного, но он отвечал: «Когда я подумал, что это может быть рак, то понял, что не сумел бы пройти через это».
«У тебя всегда есть я», — говорил обычно Оливер, когда пропадал очередной бойфренд, но в то время уже не было и Оливера. Оставался отец, но оба знали про лейкемию, и поэтому ни один не давал пустых обещаний.