Сибирская язва была далеко не первым, о чем подумала Рима. Если бы эта мысль пришла в голову ей, а открывал письмо Кенни, она бы обязательно предупредила его об этом.
— Боже мой! — ахнула Тильда. — Это же пояс. Пояс Томаса Гранда.
— Ну, по крайней мере, не его ухо.
Итак, почтальон сразу же вспомнил про Томаса Гранда. Да, конечно, Аддисон говорила ему про вторжение Памелы Прайс — Рима была при этом. Рима знала, что Кенни знал, кто такой Томас Гранд. Но странно, что и через несколько дней ему не потребовалось никаких подсказок.
Вот что такое уподобляться Максвеллу Лейну: подозревай всех и вся! Вечно бди! А ведь в отношении Римы Кенни вел себя как самый обычный почтальон, разве что появления его были непредсказуемы. Ну и эта сибирская язва.
Салливан подул на чашку и сделал глоток.
— Наверное, было бы дико, — спросил он, — получить письмо с пластмассовым ухом внутри?
Будто получить письмо с прорезиненной лентой было недостаточно дико.
(3)Когда Аддисон вышла к ланчу на кухню, она была больше озадачена газетной фотографией, чем вернувшимся поясом.
— Боже ж ты мой, — вздохнула она, — чем дальше, тем хуже я получаюсь на снимках.
Ей показали записку: «Я ЗНАЮ, КТО ВЫ».
— Вот так мне Памела Прайс и сказала, — напомнила ей Рима. — В точности те самые слова.
— Если кто-то привязался к тебе, никогда с ним не заговаривай, — повторила Аддисон свой совет. — Она пытается с тобой заговорить, ты идешь своей дорогой, будто и не слышишь. Она что-нибудь предлагает тебе, ты не обращаешь внимания.
Ей показали пояс.
— Вот-вот, — весело сказала она. — Мы получим его назад. Частями. Главное — не показывать, что он нам нужен, иначе эта женщина сможет диктовать нам свои условия. А так мы сможем диктовать ей свои.
Тильда приступила к беспощадной, типа пленных-не-брать, уборке, включавшей даже помывку собак. Перед лицом периодического катаклизма таксы забились под диван, жалобно гадая, что за божество стоит за этим издевательством, — пока наконец, высохнув, они не забыли обо всем. Аддисон предложила Риме съездить с ней на ланч в пиццерию, и Рима решила, что лучше покинуть дом, пока ее саму не пропылесосили.
Они поехали в Сибрайт — Аддисон знала там хозяев маленькой пиццерии. Деревянные столы, серебристые стулья, на стенах — фотографии грузовиков и римского Колизея. Пять исписанных мелом дощечек над стойкой бара сообщали меню — разливное пиво, разнообразные пиццы с сыром фета и орехами кешью. В Санта-Крус явно собрались любители пиццы с орехами.
Аддисон с Римой прошли мимо печей и барной стойки в крошечный боковой зал, большую часть которого занимал стол для пинг-понга, и уселись у окна.
Подошла женщина, стриженная под ежик. Выяснилось, что они с Аддисон не виделись с сентября, когда встречались на захватывающем мероприятии в честь Международного дня мира. Рима была представлена как крестница Аддисон из Кливленда.
— Вам, должно быть, нравится наш климат, — сказала женщина.
Вероятно, сегодня она еще не выходила на улицу. Рима вся промокла и промерзла. Концы рукавов ее свитера, вылезшие из-под плаща, приклеились к запястьям. Она, однако, не стала ничего говорить и заказала вслед за Аддисон порцию эля.
За соседним столиком сидели мужчина и женщина, намного его моложе, — то ли любовница, то ли дочь. Рима склонялась к последнему — волосы женщины были собраны в конский хвост, а тон мужчины был покровительственным.
— Тебе надо составить план и придерживаться его, — поучал он. — Иначе зачем вообще составлять план?
Риме не понравился как тон, так и смысл. По ее опыту, составление плана было лучшей частью любого дела и часто имело самостоятельную ценность.
Накануне, с пронзительной жалостью вспомнив о коробке на чердаке, Рима решила никогда больше не спрашивать Аддисон об отце. Но теперь, в ожидании пиццы, когда перед ней стоял пенящийся эль, а Аддисон была целиком в ее распоряжении, она спросила:
— А вы с отцом ездили вместе в Холи-Сити? После того первого раза?
Это не было частью расследования, уже окончательно брошенного. Это был просто праздный вопрос. Главное отличие заключалось в том, что Рима не собиралась делать никаких записей.
— Почему ты спрашиваешь?
— Констанс знала отца. И встречалась с ним несколько раз. Он даже посылал ей рождественские открытки.
Аддисон смотрела на свои руки, и Рима позволила себе взглянуть на ее лицо. Под ее скулами были элегантные впадины, под глазами — синие тени. Если уж скулы сильно выступают, пусть они будут хотя бы красивыми. У некоторых людей лица с возрастом становятся дряблыми, неопределенными. Черты Аддисон, наоборот, заострялись. Наверное, ее было легко фотографировать. Лошадиные зубы на газетном снимке говорили о вопиющем непрофессионализме.