Часы наверху пробили восемь. Аддисон пошла на кухню и вернулась с подносом, на котором лежали три тарелки с салатом из латука, хикамы и корольков. Когда все закончили есть, она принесла макароны с сырным соусом.
К половине девятого Тильда заполнила разноцветными дольками все пустые секции.
— Как всегда, — сказала Аддисон, протягивая ей последнюю дольку вместе с Кольцом Всевластия.
Та надела кольцо и отправилась мыть посуду, что само по себе доказывало крайнюю неясность концепции тотальной власти над миром. Рима убрала доски и карточки. Аддисон налила себе виски.
Мартин появился в начале десятого.
— Обед горячий, — сообщила Тильда, но оказалось, что Мартин уже поел.
(3)Мартин с Римой тихо ссорились наверху лестницы. Оба дошли до точки кипения, но при этом разговаривали шепотом. Позади Мартина на стене висел рисунок пером — старый могучий дуб. Если наклонить голову, казалось, что дуб вырастает из волос Мартина. Это давало Риме маленькое дешевое удовлетворение.
Перебранку начала Рима, хотя как посмотреть, — в сущности, начало положил своим опозданием Мартин, которому и следовало поставить это на вид.
— Мать ждала тебя к обеду, — отчеканила Рима возможно более неприятным голосом.
Мартин, однако, был невозмутим.
— Мать прошляпила мои подростковые годы. Вот и пытается наверстать, — сказал он, добавив, что не может всерьез относиться к Тильде как к матери и хотел бы, чтобы Рима поменьше ее так называла.
Он стоял с деревом на голове, самодовольно, как сказала бы Рима, поглаживая свою дурацкую бородку. Эти раздражающие движения были одной из причин того, почему Рима не хотела бы иметь бороду.
Рима возразила, что он сам слишком много думает о Тильде именно как о своей матери — только с матерью можно обращаться так плохо. С посторонним или со случайным знакомым никто не позволил бы себе такого.
— А я и не говорил, что я не ее сын. Я говорил, что она не была мне матерью, — без видимой логики ответил Мартин и отступил на шаг назад, так что дерево теперь росло из другого места, лишив Риму ее преимущества, и спор прошел на равных.
Рима указала, что его мать не умерла, как у некоторых. «Умерла для тебя» — не значит «умерла вообще», продолжила она, и когда Тильда действительно умрет, тогда Мартин пожалеет обо всем.
Мартин тоже завелся. Сколько можно, сказал он, кивать на то, что ты круглая сирота? Нельзя ли это делать не чаще двух раз в день? Всех уже достало. И кроме того, каждый дурак может заметить, что ему хуже именно из-за того, что его мать не умерла. Римина мать осталась бы с ней, если бы могла, а вот мать Мартина его бросила. Не будь Рима так поглощена собой, она бы это заметила.
— И то, что она сейчас здесь, еще не доказывает, что она собирается здесь и дальше оставаться. Может, она уже снова начинает попивать, кто ее знает?
Рима вспомнила, как Тильда сидела у телевизора, в голубом свете аквариума, со стаканом Аддисон. Не разозлись она так сильно, она бы согласилась с Мартином по этому пункту. Но сказанное им про сиротство Римы было непростительно.
— Я бы отдала все на свете, — заявила она, — только бы снова увидеть маму.
Что и требовалось доказать, заявил Мартин, так как он за это не дал бы и гроша.
И вообще, какое Риме дело?
Они разошлись по своим комнатам в состоянии крайнего раздражения. Часы пробили десять. Еще через четверть часа Тильда постучалась в Римину дверь. Хотя спор велся шепотом, она все слышала.
— Не суди его строго, — попросила она. — Пожалуйста, не встревай.
После того как она предложила Риме не встревать, она сообщила, что Мартин собирается уехать, и не могла бы Рима попросить его остаться на ночь? Они спустились по лестнице. Увидев Мартина и Тильду вместе, Рима отметила, до чего они все-таки похожи: волосы, глаза, глубокая печаль на лице — все одинаковое.
Полчаса неискреннего ползанья на пузе — и Мартин соизволил остаться. К этому времени Рима согласилась поехать утром на винодельню с призраками. В придачу к вину и привидениям там был обещан еще и пианист.
Откуда-то из глубин ее сознания, где барахтались Гламдринг, Петоман, британский сленг времен Второй мировой, выплыл Оливер — или это был Максвелл — с новым планом, но это выяснилось лишь на следующий день. План вырисовывался постепенно, по мере того как Рима, сидя в машине рядом с Мартином, созерцала горы и мокрую извилистую дорогу.