Она начала идти, ноги онемели в атласных туфлях, когда она двигалась к надвигающемуся алтарю. К человеку, которого сам Бог провозгласит ее мужем.
Она видела, как мелькали знакомые лица на скамьях: ее учителя, друзья, ее соседи. Здесь была сестра Диана, которая работала в пекарне с ее матерью, и брат Реймонд, который ухаживал за коровами, чьи мягкие бока она любила гладить. И здесь была ее мать, стоящая в первом ряду, где она никогда не стояла прежде. Это было почетное место, ряд, где могли сидеть только наиболее привилегированные прихожане. Ее мать смотрела с гордостью, о, с такой гордостью, и она стояла такая царственная, будто королева, в своей короне из роз.
"Мама", - прошептала Кэти. "Мамочка".
Но собрание затянуло новый гимн и никто не услышал ее через пение.
У алтаря отец, наконец, выпустил ее руку. "Веди себя хорошо", - пробормотал он и шагнул в сторону, чтобы присоединиться к матери. Она развернулась, чтобы последовать за ним, но выход был прегражден.
Пророк Иеремия Гуд встал на ее пути. Он взял ее за руку.
Какими горячими казались его пальцы на ее прохладной коже. И какой огромной выглядела его ручища, обернувшаяся вокруг ее руки, как будто она оказалась в ловушке в тисках у гиганта.
Собрание начало петь свадебную песню. Радостный союз благослови на небесах, связаны навсегда они в твоих глазах!
Пророк Гуд притянул ее к себе, и она захныкала от боли, когда его пальцы впились ногтями в ее кожу. Ты теперь моя, связана со мной по воле Бога, сдавленно сказал он ей. Ты будешь повиноваться.
Она повернулась, чтобы посмотреть на отца и мать. Она молча умоляла их увести ее из этого места домой, туда, откуда они приехали. Они оба сияли от восторга, пока пели. Оглядывая зал, она искала того, кто вырвет ее из этого кошмара, но все, что она увидела - это море одобрительных улыбок и кивающих голов. Комнату, где солнечный свет сиял на лепестках цветов, где две сотни голосов поднимались в песне.
Комнату, где никто не слышал, где никто не хотел слышать тихий крик тринадцатилетней девочки.
2
Шестнадцать лет спустя
Они подошли к концу романа, но ни один из них не признавал этого. Вместо этого они говорили о затопленных дождем дорогах и какое плохое движение было этим утром и о вероятности того, что ее рейс из аэропорта Логан будет отложен. Они не говорили о том, что занимало их обоих, хотя Маура Айлз слышала это в голосе Дэниела Брофи и в своем собственном голосе. Оба они притворялись, что между ними ничего не изменилось. Нет, они просто устали, потому что легли спать во второй половине ночи, занимаясь все той же нездоровой половой связью. Эта связь, которая всегда заставляла ее чувствовать себя нуждающейся и требовательной.
Если бы только ты смог оставаться здесь со мной каждую ночь.
Ты видишь меня здесь и сейчас, Маура.
Но не всегда. Не раньше, чем ты сделаешь выбор.
Она смотрела в окно автомобиля на льющий дождь. Дэниел не может выбрать сам, подумала она. И даже если он выберет меня, даже если он оставит сан, оставит свою драгоценную церковь, его вина всегда будет с нами в комнате, ослепляя нас, словно его невидимая повелительница. Она смотрела, как стеклоочистители сбивают пленку воды и мрачный свет за окном соответствовал ее настроению.
"Ты скоро будешь на месте", - сказал он. "Ты зарегистрировалась на рейс через Интернет"?
"Вчера. У меня есть посадочный талон".
"Хорошо. Это сэкономит тебе несколько минут".
"Мне нужна багажная квитанция на мой чемодан. Я не смогла засунуть свою зимнюю одежду в ручную кладь".
"Тебе не кажется, что они могли бы выбрать какое-нибудь теплое и солнечное место для медицинской конференции? Почему ноябрьский Вайоминг?"
"Джексон-Хоул вроде бы красив".
"Так это Бермуды".
Она осмелилась посмотреть на него. Мрак автомобиля скрывал озабоченные линии его лица, но она могла видеть увеличившееся серебро в его волосах. Насколько же старше мы стали всего за один год, подумала она. Любовь сделала нас обоих старше.
"Когда я вернусь, сходим в какое-нибудь теплое место вместе", - сказала она. "Только на выходные". Она безрассудно рассмеялась. "Черт возьми, давай забудем о мире и уедем куда-нибудь на месяц".
Он молчал.
"Или я прошу слишком много?" - тихо сказала она.
Он издал усталый вздох. "Как бы нам не хотелось забыть обо всем мире, он всегда здесь. И мы должны вернуться к нему".
"Мы ничего не должны делать".
Взгляд, который он бросил на нее, был бесконечно грустным. "На самом деле ты не веришь в это, Маура". Он обратил свой взор на дорогу. "Я тоже".
Нет, подумала она. Мы оба верим в эту чертову ответственность. Я хожу на работу каждый день, плачу налоги точно по графику и делаю то, что мир ждет от меня. Я могу болтать о том, что хочу сбежать с ним и совершать что-то дикое и безумное, но я знаю, что никогда этого не сделаю. И Дэниел не сделает.
Он остановился у въезда в ее терминал. Минуту они сидели, не глядя друг на друга. Вместо этого она сосредоточилась на своих попутчиках, ожидающих регистрации на рейс, все одеты в плащи, будто собравшиеся на похороны дождливым ноябрьским утром. Ей действительно не хотелось выходить из теплой машины и присоединяться к удрученной толпе путешественников. Вместо этого полета я могла бы попросить его отвезти меня обратно домой, размышляла она. Если бы у нас было несколько часов, чтобы поговорить об этом, может быть, мы смогли бы найти способ не ставить работу между нами.
Костяшки пальцев постучали в ветровое стекло, она подняла глаза и увидела аэропортового полицейского, глядевшего на них. "Это только для выгрузки", - рявкнул он. "Вы должны переставить транспортное средство".
Дэниел опустил окно. "Я просто подвожу ее".
"Ну, не растягивайте это на весь день".
"Я возьму твой багаж", - сказал Дэниел. Он вышел из машины.
С минуту они стояли, дрожа, вместе на бордюре, молча на фоне какофонии грохота автобусов и сигналов машин. Если бы он был моим мужем, думала она, мы бы поцеловали друг друга на прощание прямо здесь. Но слишком долго они избегали проявления каких-либо чувств на публике, и хотя он не надел воротничок священника сегодня утром, даже объятье казалось опасным.
"Я не должна ехать на эту конференцию", - сказала она. "Мы могли бы провести неделю вместе".
Он вздохнул. "Маура, я не могу просто взять и исчезнуть на неделю".
"А когда сможешь"?
"Мне нужно время, чтобы организовать отпуск. Мы поедем, я обещаю".
"Это всегда должно происходить в каком-то далеком месте, не так ли? Где-то, где никто нас не знает. На этот раз я хочу провести неделю с тобой никуда не уезжая".
Он посмотрел на полицейского, который двигался назад по направлению к ним. "Мы поговорим об этом на следующей неделе, когда ты вернешься".
"Эй, мистер!" - кричал коп. "Передвиньте свой автомобиль сейчас же".
"Конечно, мы поговорим". Она засмеялась. "Мы хорошо говорим об этом. Это все, что мы всегда и делаем". Она схватила свой чемодан.
Он потянулся к ее руке. "Маура, пожалуйста. Давай не будем отдаляться друг от друга как сейчас. Ты знаешь, я люблю тебя. Мне просто нужно время."
Она видела, как боль проступила на его лице. Все месяцы обмана, нерешительности и вины оставили свои шрамы, омрачая все радости, что он обрел с ней. Она могла бы утешить его, просто улыбнувшись, обнадеживающе сжать его руку, но в этот момент она не видела ничего кроме собственной боли. Все, о чем она могла думать, было возмездие.
"Я думаю, что мы теряем время", сказала она и пошла прочь, к терминалу.
Автоматическая стеклянная дверь со свистом закрылась за ней и она пожалела о своих словах. Но когда она остановилась, чтобы посмотреть назад через окно, он уже забрался в машину.
Ноги мужчины были разведены в разные стороны, обнажая разорванные яички и опаленную кожу ягодиц и промежности. Посмертное фото мелькнуло на экране без какого-либо заблаговременного предупреждения преподавателя, но никто из сидящих в темной комнате конференц-отеля не издал никакого шума или тревоги. Эта аудитория была привычна к виду изувеченных и переломанных тел. Для тех, кто видел и касался обугленной плоти, для тех, кто знаком с его зловонием, стерильное слайд-шоу не содержит никаких ужасов. На самом деле, седой мужчина, сидящий рядом с Маурой, даже задремал несколько раз, и в полумраке она могла видеть его качающуюся голову и как он боролся между сном и бодрствованием, невосприимчивый к череде жутких фотографий на светящемся экране.